Венеция. Карантинные хроники

Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. Но это же можно отнести в полной мере и к науке. Уверенность в невидимом. И осуществление ожидаемого. Толерантность к альтернативности давно прошла пик абсурда. А вера осталась неверифицируемым аргументом. Равновеликим с накопленными человечеством знаниями. Я все больше думаю, что виной нынешнему состоянию – кризис массового естественнонаучного знания. Для послевоенных поколений вплоть до нашего, до детей 70-х, мир был предметным – и умение сменить шину на велосипеде или содержать аквариум с рыбками шло бок о бок с пониманием устройства рукотворных вещей и живой природы. С развитием технологий и легкой доступности всевозможной информации сегодняшние дети оказываются нередко отодвинуты не только от непосредственного познания мира не кнопками, а руками, но и парадоксальным образом от твердого знания об устройстве его невидимой части – от элементарной физики до биологии и химии.

“Мне хотелось бы высказаться в защиту двух простейших идей, которые прежде считались очевидными и даже просто банальными, а теперь звучат очень немодно:

1) Истина существует, и целью науки является ее поиск.

2) В любом обсуждаемом вопросе профессионал (если он действительно профессионал, а не просто носитель казенных титулов) в нормальном случае более прав, чем дилетант.

Им противостоят положения, ныне гораздо более модные:

1) Истины не существует, существует лишь множество мнений (или, говоря языком постмодернизма, множество текстов).

2) По любому вопросу ничье мнение не весит больше, чем мнение кого-то иного. Девочка-пяти-классница имеет мнение, что Дарвин неправ, и хороший тон состоит в том, чтобы подавать этот факт как серьезный вызов биологической науке.

Это поветрие – уже не чисто российское, оно ощущается и во всем западном мире. Но в России оно заметно усилено ситуацией постсоветского идеологического вакуума. <…> Если все мнения равноправны, то я могу сесть и немедленно отправить и мое мнение в интернет, не затрудняя себя многолетним учением и трудоемким знакомством с тем, что уже знают по данному поводу те, кто посвятил этому долгие годы исследования.

Психологическая выгодность здесь не только для пишущего, но в не меньшей степени для значительной части читающих: сенсационное опровержение того, что еще вчера считалось общепринятой истиной, освобождает их от ощущения собственной недостаточной образованности, в один ход ставит их выше тех, кто корпел над изучением соответствующей традиционной премудрости, которая, как они теперь узнали, ничего не стоит”[35].

Как не хватает этого голоса сегодня. Не только голоса. Прогулок по гулким калле. Длинных разговоров. Ужинов в Il Bacaretto. “Il professore aspetta”[36], – выговаривала мне хозяйка заведения, когда я по своей привычке опаздывала. Апрель традиционно был временем, когда он читал свои лекции в Венеции…

К вечеру ветер стих. Весенняя синь воцарилась над городом. Мы со Спритцем торопились домой. Папа нашел сегодня время прочесть из Вашингтона онлайн-лекцию для детей, внуков и друзей о вирусе, о возможных механизмах лечения и вакцинах, и я боялась опоздать. Вирусолог, заведующий лабораторией по изучению ВИЧ в Национальном институте здоровья США, папа тоже на карантине. К счастью, обошлось. Коллега, удачно повеселившийся пару недель назад на итальянской вечеринке в Вашингтоне, остался единственным пациентом в их окружении, к тому же уже поправившимся. Думала ли я, что спутники всей моей жизни, такие привычные и одновременно далекие “папины” слова и термины – актеры второго плана, с которыми доводилось встречаться лицом к лицу разве что на оборотках сначала машинописных черновиков, а затем и принтерных распечаток, на которых сначала рисовали мы, а потом наши дети, – что они станут героями газетных передовиц и самыми непосредственными участниками ежедневной жизни миллионов людей.

Внуки спрашивали – дедушка отвечал. О белках и мембранах, о стратегии вирусов вообще, о жизни их внутри клетки или же на ее поверхности. О плазме и о скорости мутаций. Слушая его, зримо ощущаешь толщу шлаковой породы, через которую нужно прорубиться, чтоб получить хотя бы крупицу надежного знания. Как теряется это понимание в мельтешне ежедневных заголовков. Как важно, чтоб это почувствовали дети.