Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

I.

«Эй, синьор, плывите с нами,

Мы помчимся вдоль канала,
Вы споете с нами песню
О безумье карнавала».

«Нет, синьоры, не поеду».

«Дерзкий, он же и не хочет!»
И гондола мчится дальше,
И красавицы хохочут.

«Эй, синьора, что вы спите,

Подымите ваши глазки,
Я за это»… – уж промчались…
Всюду крики, всюду маски.

Мчатся пестрые гондолы,

Все шумит, горит, клокочет,
Всякий должен веселиться,
Тот, кто хочет и не хочет.

«Осторожнее!» «Смелее!»

«Все равно ведь не потонем!»
«Эй, идите к нам, синьора,
Вмиг мы вашу грусть разгоним!»

На Лагуне, у Пьяццеты

Ад веселого безумья,
Нет здесь места для печали,
Нет здесь места для раздумья.

И дворец венчанных дожей

Весь горит, как от пожара,
И несутся серенады
Под аккордный звон гитары.

Но далеко от Лагуны, но вдали от ликований,

В темных замерзших каналах так уныло и темно;
Дремлют илистые стены опустелых древних зданий;
Все здесь кажется заснувшим беспробудно и давно.

Небо с яркими звездами полосой вверху сверкает,

У железной темной двери дремлет мертвая волна.
Далеко отсюда месяц… он над жизнию сияет,
Здесь – холодный запах ила и покой и тишина.

Но под черной аркой моста раздается плеск гондолы,

Кто осмелился проникнуть в царство дремлющих теней?
Гладь свинцового канала рябью дрогнула тяжелой,
И волна плеснула глухо у гранитных ступеней.

Неподвижно и спокойно гондольер гондолу правит,

Черный нос ее безмолвно режет темную волну,
Прорезает сумрак влажный, и уж мгла кругом не давит.
И уж мрак кругом с улыбкой обнимает тишину.

Если прежде было страшно, если прежде было мрачно,

То теперь примчались тени без тоски и без забот,
Ложе смерти, ложе муки дышит лаской новобрачной,
Жизнь проснулась, сердце бьется, – то любовь во мне плывет.

Обнимая Догарессу,

Шепчет страстный Джиованни:
«Здесь темно, никто не видит,
Слепы стены древних зданий.

Здесь с тобою мы далеко

От веселья карнавала,
Не расслышат поцелуя
Воды темного канала.

Гондольер на нас не смотрит,

И ему какое дело,
Только были бы червонцы,
А тогда целуйтесь смело!

Право, некого стыдиться,

Догаресса, будь смелее,
Видишь, все кругом спокойно,
Догаресса, будь моею!»

И плывет, плывет гондола,

Воды носом рассекая,
И кругом все так же тихо
И клубится мгла ночная…

Луч луны мелькнет-исчезнет,

Гладь воды плеснет и стихнет:
Пусть – в тиши, во мгле полночной
Пламя страсти ярче вспыхнет.

Пусть же мрак не поднимает

Свою темную завесу,
Пусть – во мгле обнимет крепче
Джиованни Догарессу.

И плывет, плывет гондола, носом воды рассекая.

Тени счастья мчатся следом, тени счастья и любви.
Джиованни, бойся мрака, тишина страшна ночная,
Джиованни, Догарессу ты своею не зови…

На мосту стоит безмолвно кто-то грозный и суровый

И глядит на рябь канала, пробужденную веслом,
Бойтесь все, кто ждет объятий, бойтесь сумрака ночного,
Лучше ждите, чтоб сверкнуло солнце в небе голубом.

Но плывет, плывет гондола, носом воды рассекая,

Неподвижно дремлют стены ветхих каменных домов,
Все, что видят, все запомнят, никому не открывая,
Все, что видят, все запомнят и умчат в туман веков.

II.

«Синьоры, песню не повторим?»

«Довольно!» Мчится на покой
Пьерро и ведьм усталый рой,
А уж восток вдали над морем
Горит предзорней белизной!
Звенящий скрежет мандолины
Замолк внезапно, и везде
Плывут венки и серпантины
По засыпающей воде.
Готова ночь с землей расстаться,
Бледнеет темный небосклон,
В великолепные палаццо
Вошел забытый ночью сон.
Упали сброшенные маски,
И опьяненные сердца
Ждут неги полусонной ласки
И поцелуев без конца.
…………………………………
Под говорливый звон курантов
Блеснул на небе первый день,
Но не ушла ночная тень
С широкой Лестницы Гигантов.
Там, преклонив свои главы,
Смотря и ничего не видя,
Дремали каменные львы
На славу гневной Немезиде!
И в этот час любви и грез
В прозрачном утреннем тумане
Во львиный зев упал донос
На поцелуи Джиованни…
Суров венецианский дож,
Суровы тайные советы,
Они хотят изгнать и ложь,
И страсть преступную со света.
В плащах и в масках по ночам
Верховный суд они вершают
И что-то долго рассуждают.
Замолкли, участь решена,
В подземной мгле звенят оковы,
Открылась дверь, закрылась снова,
И тьма молчанием полна.

III.

«Сладкими, долгими муками

Сердце трепещет, любя,
Знаю, аккордными звуками
Мне не утешить себя!
Звезды горят над Лагуною,
В волнах купая лучи,
Ночью весенней и лунною
Ласки твои горячи…
Тихо под темною аркою,
Свет не проникнет сюда,
О, если б ласкою жаркою
Был я согрет, как всегда!
Нет, я один, молчаливая
Спит вереница дворцов,
Дремлет Лагуна тоскливая,
Дремлет без грез и без слов».

—

«Эй, кто поет, кто смеет петь?

Все люди спят давно!»
Он смотрит, нет, не разглядеть,
Кругом совсем темно.
«Эй, гондольер, ударь веслом,
Плыви скорей на свет!»
«Постой, постой, мы не о том!
Ответишь или нет?
Ты кто?» «А вы кто?» «Хочешь знать? —
Мы сторожим закон!
Да что тут долго рассуждать,
Хватай!» «А вдруг не он?»
«Ты сын Антоньо?» «Ну, так что ж?»
«Ты Джиованни?» «Да».
«Тебя схватить велели!» «Ложь!»
«Сдаешься?» «Никогда!»
Сверкнули в воздухе клинки,
Раздался звонкий лязг,
Короткий быстрый взмах руки —
Он сшиб одну из маск.
«А, это ты, мой вечный враг!
Я узнаю тебя!
Ты на меня донес никак,
Ревнуя и любя?»
«Молчи, проклятый!» «Не боюсь!»
Миг – крепкая рука
Клинок схватила. «Жалкий трус,
Пусти»… О, месть сладка!..
Волна плеснула… шпаги нет,
Она уж под водой.
Миг – и исчез из взора свет,
Смененный душной тьмой…
«Пустите»… крепко плащ обвит.
«Издохнет!» «Не беда!»
Беззвучно бьется о гранит
Тяжелая вода.
Плывет гондола… Мирным сном
Овеян мрак ночной,
И блещут звезды над дворцом
Любовью и весной.

IV.

В тишине и во мгле под гранитным дворцом,

Под тяжелыми, гулкими сводами
Спят темницы одним нескончаемым сном,
Позабытые днями и годами.

Солнца нет, света нет, нет ни звезд, ни луны,

Только мгла, только ночь бесконечная,
В мраке падает капля с гранитной стены
И стучит среди смерти, беспечная…

«Тюремщик, отпусти меня,

Я все тебе отдам,
Есть много денег у отца,
Ты это знаешь сам.
Я не хочу остаться здесь,
Я не могу, пусти,
Пойми, мне надо ждать ее,
Она должна прийти!
Ты сам когда-нибудь любил,
Ты ждал кого-нибудь?
О, если да, ты должен знать,
Что мне терзает грудь.
Ты должен знать, куда я рвусь,
О чем тебя молю,
Пойми, я знаю, ты поймешь,
Ведь я ее люблю!..
Я не могу остаться здесь,
Открой, открой мне дверь,
Открой, никто не будет знать,
Ведь стража спит теперь!»

Все молчит… никого… только капля стучит,

Тишина не проснется могильная;
Разбиваются гулко о скользкий гранит
И мольбы и проклятья бессильные.
И идут и идут вереницею дни,
И уносятся годы за годами,
И, как тысячи лет, бесконечны они
Под безмолвными, древними сводами…

V.

Люблю венецианский день

С его горячими лучами,
Люблю задумчивую тень
Под молчаливыми мостами.
Все отдыхает в мирном сне,
В послеобеденном покое,
И спит Лагуна, в глубине
Купая небо голубое.
Не слышно плеска на воде,
Замолк повсюду шум недавний,
Все мирно дремлет, и везде
На окнах зеленеют ставни.
А там, далеко, у скалы,
С небесною лазурью споря,
Сверкают синие валы
Адриатического моря.
Сверкает блещущий гранит,
И, вся зажженная лучами,
Венеция над морем спит,
С ним обрученная веками…
Но я люблю уйти туда,
Где солнце вечно не сверкало,
Где стены холоднее льда
Под синим уровнем канала.
Люблю я трепетной рукой
Листать забытые страницы,
Смотря с безмолвною тоской
На опустелые темницы.
Здесь все молчит, здесь все темно,
Растрескались куски гранита,
И все, что здесь погребено,
Людьми уже давно забыто.
Здесь камни сплошь испещрены
Теперь ненужными словами,
Почти уж стертыми годами
И влажной плесенью стены.
Но на одной стене безмолвной
Я прочитал: «люблю», «люблю»,
Здесь бедный узник, муки полный,
Поведал мраку скорбь свою.
О, Догаресса, не тебе ли
«Люблю» на камне он чертил
И не с тобой ли говорил
Во мгле гранитных подземелий?..
Не ты ли снилась здесь ему
Под нависающею мглою,
Не от разлуки ли с тобою
Он проклинал свою тюрьму?..
О, бедный узник, только в снах
Ласкал ты нежно Догарессу,
И мрак лишь в призрачных мечтах
Приподнимал свою завесу…
И много муки, много слез
Несло с собою пробужденье,
И много слышал мрак угроз
Без состраданья, без сожаленья…