Венгры с перцем. Исторический путеводитель по друзьям и партнерам

Если ты цветок – я буду стеблем,
Если ты роса – цветами ввысь
Потянусь, росинками колеблем,
Только души наши бы слились.
Если ты, души моей отрада,
Высь небес – я превращусь в звезду.
Если ж ты, мой ангел, бездна ада —
Согрешу и в бездну попаду.

А Маршак впечатляюще перевёл одно из самых воинственных стихотворений Петёфи – новогоднее:

…И вот в сорок девятый год
Вступает Венгрия, в борьбе изнемогая.
Зловещей тьмой закрытый небосвод
Не погасил звезды родного края.
Пускай моя изранена рука —
Она сжимает рукоять клинка.
И каждый мой удар оставит след —
Кровавую печать на много лет.

Между прочим, это одно из тех стихотворений, которые комментируют судьбу поэта лучше любого историка.

Николай Лобачевский и Янош Бойяи

Их открытия не забыты потомками: Венгрия и Россия гордятся этими учёными. Два математика почти одновременно пришли к выводам, которые перевернули науку. И перевернули не с ног на голову, а наоборот, открыв новые пространства математики. Глядя на портреты Лобачевского и Бойяи, мы поражаемся внешнему сходству. Они и выглядели как братья…

Янош Бойяи

Янош Бойяи был сыном математика и поэта Фаркаша Бойяи, который водил дружбу со светилом математики Карлом Гауссом. Гаусс на всю жизнь станет для Бойяи и образцом учёного, и личным кошмаром…

Отец рано выучил его основам математики, а Янош всё схватывал на лету. Позже постаревший Фаркаш Бойяи раскаивался в этом, с печалью наблюдая за гениальными метаниями неприкаянного сына. В 13 лет Бойяи владел дифференциальным и интегральным исчислениями. Ещё студентом Военно-инженерной академии Бойяи вместе со своим другом Сасом размышлял о параллельных линиях, искал, доказывал правоту различных версий, убеждался в ошибочности признанных постулатов… Главной его жертвой стал пятый постулат Евклида: «Если прямая падает на две прямые и образует внутренние односторонние углы, в сумме меньшие двух прямых, то при неограниченном продолжении этих двух прямых они пересекутся с той стороны, где углы меньше двух прямых».

Отец, узнав о первых попытках сына выйти за пределы Евклидовой геометрии, восклицал: «Молю тебя, не делай только и ты попыток одолеть теорию параллельных линий… Ради Бога, молю тебя, оставь эту материю, страшись ее не меньше, нежели чувственных увлечений, потому что и она может лишить тебя всего твоего времени, здоровья, покоя, всего счастья твоей жизни… Ты должен бросить это как самое гнусное извращение. Оно может отнять у тебя всё время, здоровье, разум, все радости жизни. Эта чёрная пропасть в состоянии, может быть, поглотить тысячу таких титанов, как Ньютон…». Мудрец Фаркаш резонно тревожился из-за слабости нервной системы сына. К сожалению, его опасения сбылись. Но и отказаться от главного прозрения своей жизни прирождённый математик Янош Бойяи не смог. «Гнусное извращение» искалечило жизнь Бойяи, но принесло ему бессмертие в истории науки.

Отец понимал, что перед ним – уникально одарённый юноша, быстро осознавший своё призвание. Но до конца не понимал и побаивался идей сына. Сохранившиеся записи и рисунки показывают нам, что юный Бойяи уже тогда, одновременно с Лобачевским, вплотную подошёл к открытию неевклидовой геометрии. При этом Лобачевский был уже зрелым учёным, ведь, как-никак, он старше Бойяи на десять лет!

В 1832 году Фаркаш Бойяи публикует своё сочинение, а в приложении к нему – работу сына, вошедшую в историю математики под именем Appendix (приложение). Полное название труда Яноша Бойяи: «Приложение, содержащее науку о пространстве, абсолютно истинную, не зависящую от истинности или ложности XI аксиомы Евклида (что a priori никогда решено быть не может)». Современных математиков «Аппендикс» поражает отточенным научным лаконизмом, а в 1830-е мало кто мог оценить старания молодого учёного. Ещё до публикации Фаркаш покажет Гауссу исследования сына. Гаусс в одном из писем, не предназначенных для Фаркаша и Яноша Бойяи, назовёт юного венгерского геометра гением. А Фаркашу ответит двусмысленно: «Оценить это для меня всё равно, что оценить себя. Всё, что там написано, совпадает с моими собственными размышлениями последних тридцати лет на эту тему». Разумеется, отец расскажет сыну о таком лестном отзыве. Но Янош воспримет слова Гаусса как угрозу. Он то приходил в ужас оттого, что не первым открыл неевклидову геометрию, то обвинял Гаусса в коварстве: он же лжёт, что давно размышлял на эту тему! Лжёт, чтобы присвоить моё открытие! В таком геометрическом тупике противоречий приходилось жить и страдать Яношу Бойяи.