Венок для незнакомки

— Лечь не встать, Лидок... — пылко зашептала Бронька мне в ухо. — Ни наколок, ни цепей, ни перстня... Учет, Лидок. Беру...

— Смотри не пожалей, — завистливо бормотнула я. По всему выходило, что я остаюсь без Броньки. Уносится моя Бронька в лавину счастья...

Блондинчик захлопнул крышку багажника. Его улыбка становилась все шире и неудержимее.

— Предлагаю считать этот день за праздник первого свидания и отметить его в лучшем ресторане города.

— Не знаю такого праздника, — дерзко заявила я. — День освобождения Бастилии знаю, день Сяопина знаю...

Блондинчик как-то настороженно покосился в мою сторону. Заметил наконец...

— А мне вот ночь святого Валентина нравится, — кинулась спасать ситуацию Бронька.

— А мы вообще-то на нудистский пляж собирались, — как бы невзначай обронила я. — Ты не помнишь, Бронислава?

— Окстись! — взорвалась Бронька. — Какой пляж! Мы к Лешке собирались — обедом его кормить!

— Вот и поехали.

— Нет, что вы, я совсем не собираюсь ломать ваши планы, — блондинчик молитвенно сложил ладони, — просто, думаю, мы могли бы с вами встретиться часиков в семь? — Новый реверанс в сторону Броньки. — Скажем, на углу Народной и м-м... Да хотя бы прямо здесь? Почему бы нет? Вы успеете закончить свои дела?

Бронислава держалась из последних сил. Ее глючило, трясло, ломало, бросало то в жар, то в холод. Она явно потеряла ко мне интерес. С одержимыми женщинами это случается. Но ехать к Лешке было необходимо. Не Павлу же презентовать пакеты с «хлебушком». Чертыхаясь, Бронька завела машину. Я угрюмо молчала. Пока ехали, она выглядела очень сосредоточенной — видимо жила предстоящим вечером. Умный парень этот Павел, оценила я. Очень трудно подобрать к Броньке ключик. А он сумел.

Бывший одноклассник обитал в частном секторе на улице Топтунова, весьма условно причисленной к городу, хотя до центра здесь было минут пятнадцать, а до моря и того ближе. Богатеи здесь не селились. Улочка была разбита, деревья понуры, а жилой сектор крайне неухожен. Мы подъехали к воротам, заваленным ржавым металлоломом. Бронька посигналила. Под оглушительный собачий лай кто-то свалился с лестницы. Завизжали петли, забренчала собачья цепь, и ворота слегка разошлись. Маневрируя между старыми карданными валами и лысыми шинами, Бронька въехала во двор. Я не успела рассмотреть морщинистого мужика в дырявом трико, который пошел запирать за нами ворота, как громадный ротвейлер с горящими глазами и чуть не пламенем из пасти расшибся грудью об дверцу машины, за которой я сидела. Предупредил бы кто...

— Брыська, пошла на фиг! — заорал мужик знакомым голосом... На этом, собственно, возбудительные моменты кончились. Визит к однокласснику поверг меня в глубочайшее уныние. Он постарел лет на тридцать. Обзавелся плешью — не сказать, что симпатичной. Смотрел на меня стыдливо: дескать, вот как в жизни-то завернулось. И вместе с тем с укором — кабы не ты со своими идиотскими закидонами послешкольной поры... Жили бы нормально, душа в душу, и не был бы я таким потасканным. Отчасти это было правдой. Оттого и чувствовала я себя не в своей тарелке, моля об одном: быстрее бы убраться отсюда...

Гениальный мастер по части любой техники, в Сибири Лешка Кольцов давно бы владел солидной фирмой и разъезжал на шикарном «хаммере». А на Украине едва перебивался и считал копейки. Нельзя сказать, что у него не было заказов, — их хватало. Но до того копеечные, что просто слеза брала.

— Тяжело, Лидуся... — вздыхая, буравил меня Лешка помутневшими от времени глазами. — У людей денег нет, брать с них нечего... Заезжал прошлой осенью один олимпийский чемпион, крыло ему менял, заплатил двести баксов — так мы на эти баксы всю зиму и протянули... Зимой вообще мертвый сезон, хоть вешайся. Старые спидолы чудикам ремонтируем, китайские плееры дошколятам... Ты не думай, что у нас зима короткая достает так, что будь здоров. С водой перебои, со светом худо, денег ни хрена — лежим вот с Оксанкой с ноября по май под тремя одеялами, лета ждем...

У заявленной Оксанки были «почечные» круги под глазами и характер скрытой истерички. Нельзя сказать, что она огорчилась, увидев пакеты с «хлебушком». Она, скорее, расстроилась. Неудобно стало — за жизнь дурацкую, которая перевалила за середину, а делается только хуже. И никакого просвета в будущем...

— А ты не изменилась, Лидуся, — завистливо шептал Лешка в те минуты, когда Оксанка пропадала из поля зрения. — Классно выглядишь, честное слово... — Он смущенно кусал обветренные губы. А мне до боли было жаль его, и хотелось уйти, забыть эту встречу как недоразумение и никогда больше не видеться.