Венок Петрии

Вырезали мужу больные жилы, подержали его у себя с месяц и выписали. И не сказали ни Мисе, ни мне, что у его после перации сердце ослабло и что теперича это главная беда.

«Все будет хорошо», — сказали.

Пришел Миса домой, а рана-то не заросла. Худющий, белый, старый — просто не узнать человека! Неужто это тот Миса, с которым я прожила столько лет? Неужто это тот веселый, румяный, красивый мужчина, которого я месяц назад в больнице оставила?

Взялась я его кормить да выхаживать. Начал он чуть поправляться.

Лицом пополнел, но сам по-прежнему худющий. И с ногой плохо.

Кажный второй-третий день назначили ему ездить на перевязку. А он и с палкой-то едва передвигается. Ходит, понятно, не лежит пластом, но нога быстро устает и сразу болеть принимается. А ему велено не утруждать ее.

Вот уж и конец марта. Шестьдесят девятый.

День выдался погожий. Солнце пригревает, весна прямо.

Снежана утром побежала в школу. Это внучка моя, дочка племянницы моей, Зоры, что росла у меня. Теперича Зора с мужем своим Мирко в Зренянине живет, но квартиры у их там нету, вот я и взяла девочку к себе, до двенадцати лет со мной жила. Когда Мисе перацию делали, она уж большая была, в шестой класс, поди, ходила.

Ушла она, значит, в школу, и Миса собрался на перевязку. Ноги-то едва передвигает, но не позволяет мне с им иттить, серчает.

«Я не старик, не нужна ты мне!»

Вынесла я стул за ворота, присел он на его со своей палкой. Подошел автобус. А шофер-то знакомый, притормозил, взял Мису, и на обратном пути, правду сказать, его тоже завсегда у дома высаживали. Осталась я дома одна. Взялась за стряпню.

Не стану, думаю, заводиться с обедом. Сделаю тушеную картошку с луком. Копченое мясо съели, мяса нет. А курицу резать жалко, не праздник. С Мисиной болестью я сильно поиздержалась, надо, думаю, поприжаться.

Достала из погреба картошку, почистила. Помыла и поставила на плиту.

Картошке долго ли вариться? Полчаса не прошло, она и готова. Поджарила я муку, заправила, все как положено. И снова на плиту поставила, пущай, думаю, потомится.

Гляжу, пожалуй, жидковатый обед получится. Внучка из школы голодная прибежит. Миса, верно, тоже захочет поесть. Чего б такое придумать?

Дак ведь можно, вспомнила, суп из пакетика сварить! Как придут, так и сделаю.

Ладно, а что б ишо? Думала, думала, наконец придумала. Из-за Мисиной болести я мало стряпала, верно, кислая капуста не вся вышла. Возьму-ка да салат из кислой капусты сварганю.

Опять капуста, будь она неладна. Не могу я без ее. Она уж небось перестояла, ну да я ее водой промою получше.

Спустилась в погреб, глянула в бочку. Прямо в нос шибануло, похоже, уж и дух от ее пошел. Решила, последний раз возьму, а там ослобоню бочку и вымою.

Положила в миску, как сейчас помню, три кочана. И пошла во двор к колонке — Маркович нам и воду подвел, она, правда, то идет, то не идет — капусту перебрать. Много листьев сорвала и выбросила.

Попробовала — кислющая, спаси господи!

Пустила воду, подставила миску с кочанами и давай двумя руками отжимать. Жму, жму, из кочанов аж пена выступает.

Ну, думаю, теперича в самый раз будет. Масла поболе налью, красным перцем заправлю, кислота и пропадет.

Вернулась в кухню.

Миску поставила на край плиты, где не горячо. И взялась потихоньку резать.

Изрезала один кочан. Попробовала. Не так чтобы очень, но есть можно. Для капусты время прошло, ее уж никто и не ест.

Дай, думаю, переложу в салатницу покрасивше. На вкус не вышла, дак хочь вид будет.

Открыла буфет. А там стоит фарфоровая салатница — мне ее Зора подарила.

Красивая салатница. Квадратная, а углы закругленные и каемка из мелких цветочков вроде венка. Оченно красивая, никогда у меня такой красивой посудины не было. Опосля уж я как ее жалела!

Думаю, возьму-ка ее. Я редко ее беру, разок можно.

Сполоснула, вытерла. И поставила вот сюда, посередь стола. Не на край, не дай бог упадет.

И снова повернулась к капусте, в миске она у меня.

Взялась снова за нож, режу дальше. Задумалась и не оглядываюсь, не вижу, что у меня за спиной-то деется.

И вдруг трах, звон какой-то! Да сильный. Разбилось чтой-то. И не примерещилось, точно гдей-то стекло лопнуло.

Что такое?

Положила нож с вилкой в миску. Чего ж это такое может быть? Никак упало что?

Поглядела под ноги. Ничё. Пусто. Да и нечему здесь падать.

Повернулась, гляжу по сторонам.

В кухне вроде все на месте, ничё понять не могу. Графин на умывальнике стоит, где и стоял, целехонек. Стекла в буфете цельные, и там вроде все на месте. Стаканы на полке стоят, как стояли, никто их не брал, на пол не швырял.

Что ж это такое, господи помилуй? Может, кто камнем в окно угодил?

Нет, брат. И этого нет. Все кругом цельное.

Тут-то я и глянула на салатницу. У меня и в мыслях не было, чтоб с ей могло что случиться, да и кому бы пришло такое в голову? А она точно посередке на четыре части развалилась, кабыть ее кто ножом рассек. Распялилась, будто баба бесстыжая.

Подошла я ближе, поглядела. Может, думаю, трещина на ей была?