Венок раскаяния

— Ни в какие политические партии и союзы не всту­пал. Ни с Гучковым, ни с Милюковым дружбы не было. Бывшие офицеры заезжали иногда среди ночи, многие работали таксистами, высадят ночью клиента поблизости и к нам… Общался с учеными, писателями. Дружил со Шмелевым, Бальмонтом. Но Бальмонт часто читал стихи после питья, и я, маленькая, его боялась, убегала.

— А в войну?

Он ненавидел Гитлера, уехал из Парижа в Мимизан, на юг Франции, под Бордо, но немцы и туда пришли. Мама, в отличие от отца, знала шесть языков, в том числе английский и немецкий. Она потихоньку слушала сводки с фронта и вела дневник. А папа, когда узнавал, что русские освободили город, радовался и на карте при­калывал булавку. Ему говорили некоторые: «Это твои Советы берут». А он отвечал: «Это русские люди». Я была уже замужем, жила в Париже, но и родители сами, и соседи мне рассказывали, как к дому подъехали две легковые машины, впереди — с белыми колесами. Немецкий генерал, начальник районной комендатуры в Биаррице, в сопровождении трех офицеров вошел в дом. Генерал сказал папе: «Ваш архив доставлен из Праги в Берлин. Мы знаем, что вы пишете историю России, предлагаем переехать в столицу Германии. Там у вас будут другие условия, мы позаботимся». Год шел 42-й, немцы были очень сильны. Папа спросил: «Это приказ или предложение?» — «Нет, что вы! Мы только предла­гаем». Папа догадывался, что его заманивали, ему хотели, как генералу Краснову, дать армию против Рос­сии. «Тогда я вам прямо отвечу — нет!» Мама перево­дила, а «нет» не стала и переводить, потому что сказано было резко, без перевода понятно. «Что ж, — предупредил немецкий генерал, — из деревни не выезжать!»

Папа остался под наблюдением. Каждую неделю отмечался в комендатуре, и каждую неделю в доме был обыск. Мама прятала дневники в земле, потому что дома переворачивали матрацы, опрокидывали цветочные горшки.

— Правда ли, что Антон Иванович дал деньги на тан­ковую колонну?

— Нет, неправда. Он и не смог бы — откуда деньги? А про обращение его знаете?

— Да. Вот оно:

«ОБРАЩЕНИЕ ГЕНЕРАЛА А. И. ДЕНИКИНА К ДОБРОВОЛЬЦАМ

1917 15 ноября 1944

Двадцать седьмую годовщину основания Добровольче­ской армии мы вспоминаем в обстановке, весьма отлич­ной от той, которая существовала последние четыре года. Но не менее сложной, вызывающей целую гамму противоречивых чувств и застающей русскую эмиграцию опять на распутье. А подонки ее — вчерашние мрако­бесы, пораженцы, гитлеровские поклонники — уже меняют личины и славословят без меры, без зазрения совести новых господ положения…

Обстановка в международном масштабе в корне изме­нилась. Враг изгнан из пределов Отечества. Мы — и в этом неизбежный трагизм нашего положения — не уча­стники, а лишь свидетели событий, потрясавших нашу родину за последние годы. Мы могли лишь следить с глубокой скорбью за страданиями нашего народа и с гор­достью — за величием его подвига. Мы испытывали боль в дни поражения армии, хотя она и зовется «Красной», а не Российской, и радость — в дни ее побед. И теперь, когда Мировая война еще не окончена, мы всей душой желаем ее победного завершения, которое обеспе­чит страну нашу от наглых посягательств извне.