Венский стул для санитарного инспектора

Она ещё сообщила номер Красного Креста, по которому нужно обязательно заказать хлорную известь – как можно больше. Он и это сделал. И заказал в аптеке раствор карболки «для обработки всего». Позвонил в лавку. Услышал знакомый голос Палпита и не без радости попросил привезти хлеб, масло, яйца, арлингтонские сосиски, ящик крекеров, две коробки кукурузных хлопьев и булочку. И конфет. И ещё консервированные ананасы.

Ему тоже были рады. Желали скорейшего выздоровления. Извинялись, что придётся подождать: много заказов. Заверяли, что всё привезут, как только смогут.

В ожидании Саммерс попробовал читать переведённую пару лет назад и наконец купленную в Нью-Йорке «Инспектор Жюв против Фантомаса», но не смог сосредоточиться, и опять взял газеты. Содержание их мало отличалось. Самый свежий «Блинвилльский Меркурий» недельной давности опубликовал утренние списки заболевших и недельный – умерших. В «Звезде Детройта» была заметка о том, что люди уезжают к родственникам в пригороды: Роузвилль и Джексон, по слухам, ещё держались.

Роузвилль. Конечно. В телеграмме от мисс Дэрроу стоял роузвилльский адрес – до востребования.

В «Мичиганском курьере» от 27 февраля был некролог покойному отцу Эбендроту, священнику Блинвилля.

Отец Эбендрот был всего на пять лет старше Саммерса, и на шесть – Маллоу.

Кроме того, сообщала «Деревенская жизнь», отменили апрельский праздник наступления весны и майский бал дебютанток в доме мэра.

Камин горел ровным весёлым пламенем уже часа два, а Саммерс никак не мог согреться, хотя и завернулся в плед. Аспирин не оказал на него почти никакого воздействия. С трудом коммерсант заставил себя встать и перебрался на диван. Колотилось сердце, головная боль мешала соображать. Дыхание становилось жарким.

* * *

Автомобиль подбрасывало на поворотах.

Она действительно собиралась помогать в больнице, в госпиталях, потом в полевом госпитале. Тенты и палатки полевых госпиталей раскинулись до самого горизонта между Йеллоустоун-роуд и Кромвель-роуд. Но она категорически не собиралась тратить время и силы в качестве медсестры и тем более сиделки – любая женщина прекрасно справилась бы с этой работой. Врачей катастрофически не хватало, всех забрали на фронт, она знала и умела больше некоторых коллег-мужчин и не собиралась этого скрывать. Какой позор все эти дешёвые манипуляции вроде: «Надо быть скромнее, вы же дама!”; «Мы всё равно можем слишком мало. Никто не знает, как лечить. Врач нынче стал простым солдатом на поле брани»; и «Как вам не стыдно капризничать, когда важна каждая пара рук!».

Да, важна каждая пара рук. Но эти руки нужно рационально использовать.

Логика, последовательность, факты. Чиновники и врачи, которые говорили ей всё это, сами не собирались становиться «простыми солдатами на поле брани». Она подозревала, что не без их содействия не отправилась на фронт. Старая гвардия, особенно мужская её часть, то есть, почти все – всё ещё старалась не отправлять на войну незамужних женщин. Пусть даже все газеты звали вербоваться «любую, у которой есть хоть какие-то медицинские навыки».

Но превращать специалиста, которых не хватает по всей стране, в неквалифицированную рабочую силу – нелогично. От этого нет никакой пользы. Мало того. Это прямой вред, о котором свидетельствуют тысячи неверных диагнозов, засилье мракобесия и смертей, которые всё же можно было предотвратить. По крайней мере, не отнимать у больных шанс на выздоровление.

Она победила, пусть даже победа не была полной. Мест для новых пациентов не было нигде, больных просто некуда было госпитализировать, они оставались дома и им нужен был врач.

С пренебрежением (и без всякой логики) санитарный инспектор заметил: в городе осталось так мало населения, что им нечего терять.

Она не обращала внимания на выпады.

Справедливости ради, женщине-врачу действительно было непросто. Поэтому она купила и научилась водить автомобиль, и тяжёлый докторский саквояж больше не нужно было всё время носить в руках. Она могла приехать куда угодно. Оказывалась у больного быстрее, чем другие врачи, за которыми посылали экипаж. Тщательно следовала гигиене и тем более никогда не позволила бы себе пить, как это делали многие коллеги, включая женский обслуживающий персонал. Старалась быть одинаково доброжелательной со всеми, ни в коем случае не опускаться до сплетен, и твёрдо держалась в стороне от городских дрязг.

Дело, прежде всего и только дело. Как можно этого не понимать?

Кроме того, она считала недопустимыми плоские, глупые, панибратские шутки, которые позволяли себе некоторые врачи.

Уважение, достоинство, внимательность – как можно быть врачом без всего этого?

Если кто-то здесь странный, то не она.