Но всё это было в Детройте. Здесь, всего-то в часе езды от самого крупного города штата, всё ещё упрямо старались жить, как десять лет назад.
Кстати, может, кое в чём это к лучшему.
– Получилось? – Саммерс показал глазами на градусник прежде, чем сунуть его под мышку.
Доктор Бэнкс не сразу догадалась, что он имеет в виду.
– Не особенно, – то её был почти безразличным. – Гигиенические соображения, наконец, стали принимать всерьёз, но, боюсь, ни логика, ни последовательность…
Саммерс соображал так, словно мозг тоже закутали в несколько слоёв одеял, но сразу понял, о чём говорит доктор. Он проехал три таможни, на каждой из которых всем измеряли температуру. Как, чёрт возьми, можно говорить о гигиене, если людям суют в рот один и тот же градусник, худо-бедно протирая его слабым спиртовым раствором, да и то не всегда? Спасибо, что хоть в рот, а не…
В Швейцарии, с немецкой стороны, пришлось устроить скандал. Они действительно все ненормальные, ей-богу, нашли время цепляться за дедовские методы. Там он и вспомнил подслушанный когда-то разговор доктора Бэнкс с миссис Кистенмахер про эту европейскую новинку, что так нигде и не прижилась.
Десять лет назад, лёжа на койке в её амбулатории и прислушиваясь к тому, что происходит за полуоткрытой дверью, Саммерс про себя согласился: скрупулёзная точность важна не во всех случаях. Как правило, хватает просто понимать, высокая температура, низкая или нормальная. Он, в общем, и тогда был благодарен доктору за здравый смысл. А тут прямо сослался на неё. И победил. На самом-то деле взял измором: никому не хотелось терять время на перепалку с напористым американцем. Но всё же.
Саммерс хотел высказаться на эту тему. Понял, что тяжело. Она спешит. К тому же, ей могли не понравиться научные звания, которые ему пришлось придумывать на ходу. Как-нибудь потом. Или нет, лучше вообще не стоит ничего ей говорить.
Доктор велела пациенту как следует держать градусник, поправила ему одеяло, вышла, и через пару минут до Саммерса донёсся её голос из библиотеки:
– …да, мистер Роблин, – доктор звонила санитарному инспектору и коммерсант расслышал свою фамилию. – Нет, у него лёгкая форма. Во всяком случае, пока можно так сказать. Да, уже сообщили в Женский комитет.
Опять Женский комитет.
Что это значит, он понял только наутро.
– Ну-ну, – медовым голосом сказала миссис Христодопуло. – Они с доктором Бэнкс пытались увести пациента из гостиной, куда он спустился за чем-то, понятным ему одному, потому что к их приходу у него уже был не только озноб с жаром, но и бред. – Ну, кто у нас хороший мальчик?
Саммерс посмотрел на неё, подумал и в панике перевёл взгляд на доктора.
– Миссис Христодопуло, – вежливо сказала доктор Бэнкс, – пожалуйста, не надо задавать больному вопросов, на которые он не может ответить.
– Но я же только… – От возмущения старая дама даже руками всплеснула.
Очки над чёрной бархатной маской, закрывавшей почти всё лицо, придавали миссис Христодопуло сходство с уэллсовским Человеком-невидимкой. Маска надувалась пузырём и втягивалась назад, обозначая провал рта.
– Да-да, знаю, – доктор успокаивающим жестом положила ей на плечо руку в резиновой перчатке. – Я очень ценю ваш такт, миссис Христодопуло. Вы прекрасно умеете обращаться с пациентами. Вы не виноваты. Мистер Саммерс, видимо, никак не связывает себя с понятием «хороший мальчик».
Всё ещё обиженно дыша, миссис Христодуло пропустила вперёд доктора Бэнкс с пациентом, и вслед за ними стала подниматься по лестнице.
Из кухни тянуло разогретым супом и травами: там хозяйничала миссис Демолль, до самой шеи замотанная муслиновой вуалью, как если бы миссис Демолль навещала улей. Она вынесла в гостиную помытый судок суповой кухни и поставила у вешалки: чтобы не забыть. На судок немедленно наткнулась шваброй миссис Палпит, потом споткнулась миссис Грацци. Они мыли полы щёлоком и прозрачные целлулоидные колпаки торчали на их лицах, как маскарадные птичьи клювы.
Наверху миссис Христодуло без церемоний стащила с него влажную от пота пижаму, обтёрла с ног до головы холодной водой и заставила надеть ночную рубаху мисс Дэрроу.
У Саммерса было всего две пижамы. Обе в данный момент отправились в прачечную. Вот уж где, похоже, бизнес процветал: бельё больных нужно было стирать и кипятить каждый день.
Компресс со льдом, что положила на его пылающий лоб старая дама, вернул ясность мысли и заставил вернуться к делу.
Это что-то очень простое, думал он, но эффектное. То, что перекроет кислород всем торговцам порошком мумий, змеиным жиром, элксиром железа и прочим. Что-то очень дешёвое в производстве. Что-то из того, о чём профессор Найтли всегда говорил: боже, да синтезируйте!
Хорошо ему говорить, старый химик может сделать что угодно из чего угодно. На ум так сразу приходит только селитра. Но селитру нельзя…
Мысли опять прервались, на этот раз приступом тошноты. Тяжело дыша, Саммерс добрался до уборной. Когда вышел оттуда, чувствуя непередаваемое облегчение, заглянул в ванную и взял там таз.