Верь мне

Действительно, людей создал Арантак, а позже некоторых из них превратил в эльфов. Отцом оборотней был Виссар, но Арелла никогда не слышала о том, что эти существа могли чувствовать друг друга. Наверное, ужасно, когда нельзя спрятаться, и о тебе знают все вокруг. Она вспомнила взгляд Иримина, будто читающий мысли — не хотелось бы знать, что у такого есть преимущество.

— А ты подтвердила их догадки, сказав «мы» вместо «я», — продолжал Велор.

Арелла не помнила, что говорила — тогда она слишком боялась. Что, если оборотень злился на нее? Вдруг он видел, как на нее смотрел командир? Забыв об усталости, женщина встрепенулась и повернулась на бок. Ругаться не хотелось, и она старалась подобрать нужные слова. Но стоит ли их произносить — возможно, он не сердился, а разговоры все испортят? Решить никак не удавалось, и мысли постепенно вытеснил профиль Велора, видневшийся в лучах заходящего солнца. Ямочка между ключицами завораживала: она то появлялась, то исчезала в тени, повторяя ритм дыхания. Четко виднелась грудь и скрещенные руки, остальное исчезало в черноте. Впервые в жизни Арелле стало жаль, что нельзя увидеть оборотня полностью. Она видела брата с голым торсом, иногда супруга, но рассматривать их казалось неправильным. Сейчас все стало иначе. Ей хотелось любоваться Велором, касаться его — странное чувство, но приятное.

Арелла была уверена, что должна стыдиться этих желаний, но не могла. Случившееся у реки противоречило всему, что она знала и во что верила. Это пугало, одновременно показывая, как мало ей известно о простых радостях, отчего становилось грустно.

— Так чем же тебя искушал Калсан? — спросила Арелла. Ей больше хотелось вспомнить объятия, чем получить ответ.

— Калсан? — Велор вздохнул и помолчал. — Не знаю, что он хотел от меня, он не сказал. Но догадался, зачем я пришел из-за гор и предлагал свою помощь.

— Разве ты пришел не для того, чтобы воевать?

— Да, но… мне больше хотелось посмотреть, как вы живете. Когда другие возвращались и приносили с собой награду, я чувствовал себя дикарем.

— Почему?

Беззаботность исчезала, и мысли наполнились суетой внешнего мира. Арелла приподнялась на локте и внимательно посмотрела на оборотня, который не спешил продолжать разговор.

Он повернулся, и стал заметен блеск глаз.

— Потому что мы и впрямь дикари, если сравнивать с вами. Наша жизнь прекрасна, в ней нет и половины тех забот, которые донимают вас. Мы близки с природой и друг с другом.

По голосу стало ясно, что Велор улыбался. Вдруг он замолчал и продолжил только спустя какое-то время:

— Мы не глупее вас, но сильно отстали. Мы не пишем, не строим зданий, ничего не создаем. Живем в пещерах и из поколения в поколение пересказываем слова предков. Наверное, их уже сильно исказили. Мне бы хотелось, чтобы мы могли записать их, а не гадать, что обозначают рисунки. Чтобы мы делали лекарства и не полагались только на силу трав. Делали оружия для лучшей охоты, а зимами не жались друг к другу, чтобы согреться. Хочу, чтобы мы умели строить дома.

— Но вы живете за горами уже больше восьмиста лет. Неужели вы ничего не достигли за это время?

— Могли бы, но это образ жизни. Мы чтим природу, а все, что пытается изменить ее, считается злом — ведь именно этим и занимаются люди, которые изгнали нас.

— А ты не считаешь это злом?

— Зло не в переменах, а в нас самих. В том, как мы используем их. Если ваши, эльфийские или даже орочьи достижения способны облегчить жизнь моего народа, разве есть в нем зло? Думаю, жившие среди вас предки слишком чтили неприкосновенность природы, поэтому их так легко и выгнали. Помнишь, что ты сказала мне про эльфов? Люди их тоже не любят, но обязаны считаться с ними. Что, если когда-нибудь враг придет к нам за горы? Мы не одолеем его копьями. Другие этого не понимают, не хотят понять, и я пришел сюда, чтобы доказать им обратное.

Велор подчеркивал каждое слово и говорил до того твердо, что Арелла боялась упустить даже малость из его речи. Воображение нарисовало горы со снежными верхушками, голубое небо и силуэты птиц, чьи крики повторялись эхом. Там бродил ее Велор. Такой, каким он бывал в минуты опасности: решительный, жесткий, с горящим взглядом и нахмуренными бровями. Только в фантазиях на нем была одежда. Простая, обрамленная пушистым мехом.

— Твоего народа? — переспросила она.

— Не совсем. — Оборотень усмехнулся и повернулся к окну, свет за которым почти исчез. — Мой отец — брат вождя, и я привык думать, что тоже несу ответственность за всех.