Вера

Лето снимало проблему обогрева, но приносило не менее жуткую – преследование комарами и мошкой. Были случаи пыток заключенных комарами, когда человека в наказание привязывали в тайге и снимали уже мертвым – закусанным насмерть либо погибшим от отека Квинке. Одеколон «Гвоздика» был роскошью: в ход шли любые народные средства, начиная от березового дегтя, заканчивая рыбьим жиром, отварами из полыни, пырея и порошка пиретрума.

Когда-то Ирине все, что ее окружало, казалось таким естественным. Она не придавала значения предметам быта – посуде, столовым приборам, зубному порошку и мылу; тратила, не задумываясь, горячую воду, выливала остатки супа в бак для отходов, не доедала хлеб. Теперь она смачивала палец и собирала по привычке крошки хлеба с колен, любая найденная нитка не выбрасывалась, а складывалась про запас на случай, если надо будет что-то привязать, пришить или заштопать; замечательной находкой могла быть чашка или миска, отломанная ложка – столовых приборов всегда не хватало. Академики, воры, убийцы, бывшие политики и военные, крестьяне и инженеры – все они теперь были нищими, собиравшими по крохам жалкий скарб и мусор: все было ценно в скудном барачном хозяйстве.

И все же они жили. Многие зэки, особенно политзаключенные, были горды тем, что научились выживать и даже делать успехи на зоне. Необходимость выживать порождала творчество: заключенные делали посуду из дерева, коры, старых консервных банок, вышивали и мастерили игрушки – отсылали их домой детям. В ход шло все.

Ирина, сидя в теплой избе Марфушки, с горечью подумала, что стала тоже одной из «придурков», то есть тех, кто не был занят на общих работах. Но перебирая в памяти все события и ощущения последних недель, она в то же время верила в правильность текущего положения дел. Лагпункту необходимо было получить что-то, кроме лесоповала и окружавших его забот. Низкоквалифицированный, тяжелый и монотонный труд вгонял людей в состояние исступления, когда изо дня в день повторялось одно и то же – развод, работа на делянках, перекличка, поверка или (что еще тягостнее) шмон, и сон вперемешку с удручающими процедурами питания и гигиены.

Создание Комитета стало спасением. Уже сейчас Ирине становилось ясно, что при поддержке администрации лагпункта они смогут возродить библиотеку, наладить курсы для наиболее интересующихся зэков, вовлекать в культурную жизнь народ зоны. Изначально идея работы Комитета поддерживалась политзаключенными, изголодавшимися по умственной и душевной деятельности. Но при активном участии Клавки стало ясно и то, что появились уголовники, которым была небезразлична их жизнь на зоне. Кроме того, Ирина искренне считала, что от нее, как и от таких, как она – изящной Инессы Биссер, или меланхоличной Ларисы Ломакиной, или хрупкой Польки Курочкиной, – было мало прока на лесоповале.

Она уверовала, что только продуктивная и полезная работа Комитета могла оправдать несправедливость, в которой одни убивали себя на делянке, а другие проводили весь день на зоне. Ничто не могло сравниться с тяжелым трудом на общих работах – жестоких, непосильных и абсурдных в своей низкой продуктивности. Ирина отказывалась от всяких прочих поблажек, которые время от времени пытался внести в ее жизнь Ларионов. Ей претило думать, что тогда как ее соратники слепли от плохого питания, она ела бы лучше них и спала бы на более мягкой постели. И Ирина замечала, что постепенно уважение к ней выросло. Если изначально женщины предположили, что она теперь – протеже хозяина, то вскоре стало ясно, что у Ирины была независимая позиция, и стоило Ларионову начать нажимать на нее, она противилась и делала это без боязни наказания.

Многие шептались за ее спиной и говорили, что ее бы давно пристрелили, будь на месте Ларионова такой садист, как Грязлов. Ирина соглашалась с этими предположениями, но не считала нужным ни оправдываться, ни гадать, что бы было, если бы она оказалась в другом лагпункте. Ирина не стремилась совершить революцию, ей были незнакомы и чужды насильственные методы, и она не обладала достаточными идеологическими знаниями и лидерскими качествами.

Она и сама понимала, что, окажись на месте Ларионова кто-то другой, ей просто пришлось бы работать на лесоповале. Ее позиция заключалась в том, что она не хотела иметь ничего общего с теми, кто их охранял, но противоборствовать всеми путями Ирина не желала, не знала как и не могла. Ее миссия, как казалось Ирине, заключалась в чем-то другом, духовном. Она убедилась, что можно добиваться успеха малыми делами. Ей нравилось работать с людьми, наблюдать за их развитием и переменами, происходящими в головах. Счастье, которое она ощущала от метаморфоз, происходивших с Клавдией, было сродни тому чувству, что ей довелось испытать в самые лучшие моменты своей жизни.