Вера

Вечером они играли на гитаре и пели. Подушкин ушел спать раньше всех, и никто, казалось, не думал о том, что завтра всем возвращаться в Москву. На даче сложилась та атмосфера, из которой не хотелось никому выходить. Чувство, вспыхнувшее внезапно между Ларионовым и Верой, наполняло все вокруг энергией жизни.

– Машины приедут в половине одиннадцатого, – сказал вдруг Краснопольский и продолжил играть в шахматы с Дмитрием Анатольевичем.

В воздухе повисла тишина. Ларионов поднялся, чтобы отнести в комнату гитару. Через минуту он уже стремглав сбежал с крыльца и бросился прямиком на задний двор. Алеша кинулся за ним, и тут же возвратился бледный как полотно.

– Подушкин повесился! – закричал он и умчал обратно.

В доме поднялся страшный гам. Все бежали уже к сараю, толкаясь и одновременно хватая друг друга.

Подушкин лежал на земле, Алеша и Ларионов склонились над ним.

– Живой! – крикнул Алеша. – Дышит!

Вера бросилась к ним.

– Женя! Женя! – кричала она и обнимала его и целовала его лицо. – Я люблю тебя, Женя! Как же можно?! Что же это?!

Она вытащила из его руки записку, которую он забыл оставить и взял по рассеянности с собой.

– «В моей смерти прошу винить Ларионова», – прошептала она.

Она выронила бумажку и отскочила. С ней началась истерика. Мать хватала Веру, но та выворачивалась.

– Женя, Женечка! Прости меня! Прости! Я люблю тебя! За что?! Уйдите! – закричала она в лицо Ларионову. – Все! Все!

– Вера, замолчи! – Мать ударила Веру со всей силы по лицу, чего никогда в жизни не делала, и тут же стала ее целовать.

Ларионов побелел и вышел из сарая. Алеша бросился за ним.

– Гриша! Стой! Он был не в себе! И Вера! Он ее друг с детства! Я не понимаю, что на него нашло…

Ларионов не оборачивался на зов Алеши и шел к дому. Он вернулся в Алешину комнату, где были его вещи, надел гимнастерку, подпоясался ремнем и схватил армейский мешок. Алеша взял его за руку.

– Гриша, не делай глупости! Вера была безотчетна.

– Ты слышал, что она сказала, и ты видел, что он написал, – сказал с сухой яростью Ларионов.

– Подушкин потерял рассудок! Но ты же взрослый человек.

– Вера сама не знает, чего желает! – вскричал вдруг Ларионов и со всей силы швырнул старый венский стул так, что тот разлетелся вдребезги. – Она целовала его вчера на чердаке! А он видел нас ночью вместе…

– Я ровным счетом ничего не понимаю! – не выдержал Алеша. – Она не отдавала отчета…

– Я ухожу, – сказал Ларионов спокойно.

– Гриша, ты сейчас не можешь здраво рассуждать, – пытался возразить Алеша. – С горячей головой нельзя решать…

– Тогда мне надо остыть, – ответил Ларионов. – Но здесь это теперь невозможно.

Он обнял Алешу, и Алеша видел слезы в глазах Ларионова.

– Может, еще свидимся. Прости, – сказал он и вышел из комнаты.

Подушкина уже уложили на веранде, и все вились вокруг него. Дмитрий Анатольевич проводил осмотр. Вера тоже была рядом и держала его за руку. Ларионов остановился на мгновение, бросил на нее взгляд, но она даже не смотрела в его сторону. Он вышел из дома.

Алеша подошел к Вере. Лицо его было сурово.

– Вера, Ларионов уходит.

Вера сначала не поняла его слов, но потом вдруг бросилась из дома. Она бежала за Ларионовым через газон и звала его, но он не останавливался. Потом он все же остановился и развернулся к ней.

Вера стояла, окутанная туманом, босиком на траве.

– Я уезжаю, Вера, – сказал он, не приближаясь к ней. – Я больше так не могу.

– Вы не должны уезжать! – Вера дрожала.

– Простите, я не могу больше ничего сказать сейчас. Я не в себе. Я боюсь кого-нибудь убить.

Он повернулся и пошел по траве к калитке, оставляя Веру позади.

– Не уезжайте! – закричала она. – Не уезжайте…

Но он уехал. И больше они не виделись никогда. Ему казалось, что Вера не любила его, и после попытки самоубийства Подушкина он не мог больше вернуться в их дом. Ларионов считал, что теперь, после записки Подушкина, все винили в случившемся только его. Он был одинок и страдал один. Несколько раз он порывался написать Вере, но в отчаянии рвал бумагу.

Ларионов уехал в Среднюю Азию и участвовал там в военных операциях. Он даже хотел, чтобы его убило в бою, но пуля не любит тех, кто ее не страшится. Его ранило в грудь в одной из спецопераций, и он лечился в пульмонологическом госпитале, а потом жил в доме родителей ташкентского товарища, восстанавливаясь. Ларионов мог поехать в Москву, но остался в Средней Азии. Жизнь его была невыносима. Он не понимал, что ему делать. Ларионов то старался забыть о Вере и пускался во все тяжкие, то ежечасно думал о ней. Он чувствовал, что без нее душа его стала снова умирать.