Вера и личность в меняющемся обществе. Автобиографика и православие в России конца XVII – начала XX века

Жестокие, наивные, бессловесные: после отмены крепостного права в 1861 году такие характеристики русских крестьян больше не соответствовали действительности. Крестьянин стал символом общества, пришедшего в движение[757]. В автобиографиях и дневниках крестьяне рассказывали о своей жизни рабов, самоучек, людей, испытавших духовное пробуждение, – и находили читателей, которые видели в этих текстах наряду с якобы «истинным» обликом крестьянства также альтернативные сценарии для развития общества. Прежде всего, к крестьянам – авторам автобиографических текстов и активным личностям обращались публицисты, выступавшие против самодержавия. Для них такие тексты были «контрархивами», с помощью которых они надеялись обосновать свои оценки Российской империи. Если до отмены крепостного права собирание и публикация крестьянских автобиографий не стояли на повестке дня, то теперь они превратились в излюбленное средство для обсуждения концепций социального порядка и вопросов общественного неравенства. В Российской империи жизнеописание для крестьян и крестьянок было возможно в трех социальных пространствах: в прессе и публицистике, через инициированные учеными автобиографические проекты и в семейном кругу[758]. В этой статье я сосредоточусь на прессе и публицистике, в которой с 1880‐х годов публиковались автобиографии крепостных, крестьянских поэтов и вновь обращенных. Центральную роль будут играть автобиографические тексты крестьян, которые представляли свою жизнь как историю обращения.

В первой части статьи я показываю, почему публицисты, близкие к православной церкви, проявляли интерес к крестьянским автобиографиям. Становится очевидным, что они видели в этих текстах противопоставление неправильной, с их точки зрения, терпимости по отношению к иноверцам, и особенно старообрядцам. Для них автобиографии были средством реагировать на кризис, который, по их мнению, испытывала православная церковь. Публикацию автобиографических текстов они использовали для дискредитации старообрядчества как противоречивого и расколотого вероисповедания. Наряду с мотивами публицистов на примере автобиографий Василия Кожевникова и Степана Чуракова в статье обсуждаются побудительные причины, которые заставляли бывших старообрядцев описывать их возвращение в лоно православия. Как они писали о своей жизни в контексте, который определялся церковной жизнью? Какую роль для обращенцев из крестьян играли шаблоны житий и биографий и как они влияли на описываемые модели восприятия и интерпретации действительности? Какие связи подтверждались в автобиографиях и от каких социальных групп они, наоборот, дистанцировались?

2. Кризис православной церкви

Публикация автобиографических текстов стала ответом на кризис, в котором находилась православная церковь в XIX веке. Постоянно нарастала критика духовенства. Работа на фабриках, городская жизнь, новый круг чтения отчуждали молодых крестьянок и крестьян от ритма церковного года и представлений традиционной морали. Крестьяне и крестьянки интересовались формами благочестия, которые не отвечали официальному учению[759]. Этот феномен был не нов: исследователями он описывался как народная вера и – в последнее время, правда, подвергшееся критической переоценке – двоеверие. Крестьяне пренебрегали церковными догмами и включали в круг своих религиозных верований магические практики, не видя в этом ущерба для понимания себя православными христианами. Такие недогматические формы благочестия к концу XIX века все более ослабляли связи между русским крестьянством и православной церковью. Новые религиозные формы становились более популярными по мере того, как отмена крепостного права, а также возросшая грамотность впервые дали многим крестьянами возможность собственного выбора и в духовных делах[760].

Немало крестьян, разочарованных в том, что давала православная церковь, искали спасения у старообрядцев, которые видели в себе хранителей православной традиции. Другие крестьяне присоединялись к нецерковным группам, которые презрительно именовались православной церковью «сектами», – среди прочих это были баптисты, штундисты и духоборы. Столь же опасными считались «православные еретики» – как строго соблюдавшие ограничения постники, иоанниты или беседчики, считавшие сами себя частью православной церкви. На свободном рынке религиозных смыслов и интерпретаций их вожди провозглашали «истинную» общину[761]. Они рассматривали каждого индивида в качестве важного члена своего сообщества и обещали больше активного участия, больше нравственности, больше неформального благочестия[762].