Вера и личность в меняющемся обществе. Автобиографика и православие в России конца XVII – начала XX века

На протяжении всей летописи отец Василий не может обойти тему старообрядчества, широко распространенного в селе. Одним из основных деятелей, способствующих этому движению, он видел православного священника Андрея Михайлова Благовидова (священствовал по 1826 год), который «пользуясь продолжительностью нахождения своего в должности местного приходского священника (он был около 30 л. священником и столько же в заштате; умер 84 л. от роду), конечно, имел более возможности покровительствовать только еще развивавшемуся тогда поморческому расколу. Не получивши ровно никакого научного образования и последовав от точно таких почти неграмотных предков своих (его отец и дед также пожизненно были местными священниками), он был весьма прост, слаб и снисходителен к прихожанам своим, извиняя их слабости и соизволяя их предрассудкам; закаленный в старых дедовских убеждениях и правилах, граничивших в отношении взглядов на церковное строительство близко с расколом ‹…› он был суеверен и невежествен в понимании истин спасительной веры православной; был, наконец, корыстолюбив и любостяжателен, и более чем, кто либо, не разборчив был в средствах к материальному обеспечению себя известным образом. Движимый таким суеверным духом при невежественности и необразованности своей, он действовал на развитие раскола, более делом, нежели словом (подчеркнуто автором. – Е. А.). Для него, например, не было большою важностью, при благоприятных условиях, окрестить дитя с хождением вокруг купели посолонь, или окрестить без помазания св. Миром, или даже и вовсе не крестя, записывать его в книгу как бы уже на самом деле окрещенного, тогда это тем более было возможно, что при разбросанности прихода на довольно значительное пространство.

После последовавшего в 1827 году запрета в служении любимыми выражениями его в разговорах с крестьянами о современном состоянии церкви и ее иерархии, были: «что ныне время? Вер столько, что спасенья не знаешь где и найти!.. Видно как каждый сам себя знай: сама себя овца спаси, как знаешь…»[619]

Летописец старался строго следовать предписанию о точности сообщаемых сведений, поэтому, обобщая материалы вводной части, он замечает, что в случае описания местонахождения и истории с. Золотого он отбирал только самые достоверные свидетельства, отчего, возможно, пострадала красочность повествования. Он с самого начала уделяет большое внимание истории возникновения села и социальному составу его жителей, среди которых было много беглых, дезертиров, добровольно сдавшихся воровских людей, особенно после высочайших манифестов. «Из таких разнообразных элементов с давних пор слагалось население села Золотого и его окрестностей. Отсюда, естественно, и физиономия Золотовского прихода сложилась таким образом, что вообще трудно определить характер здешних жителей; здесь нет ни того однообразия, какое замечается между обитателями степными, нет и настолько типических личностей, которые в своей личности выражали бы существенные свойства своих однообщественников. Поэтому, если что можно сказать о характере здешних жителей, так это то, что они вообще чужды той грубости, дебелости и неразвитости, которые в большей или меньшей мере присущи степным жителям, но в то же время они чужды и той общительности, дружелюбия между собою, того простодушия, откровенности, религиозности и усердия к церкви православной, какое замечается вообще между этими последними. Они, вообще говоря, в деле религии – малосмысленны, в нравственном – не крепки» – пишет автор[620]. Важной составной частью летописи являются ежегодные записи, с 1868 года имеющие заголовок «Общий взгляд на современное состояние церкви, общества и раскола». Таким образом, летописец видит свою задачу не только в последовательной фиксации событий, но и осмыслении их на ином, обобщающем уровне. Никаких рассуждений о событиях внешних не предусматривалось, и это существенно выделяет золотовскую летопись среди более поздних начала ХХ века.