Вера (ЛП)

* В США во время вьетнамской войны призыв осуществлялся по принципу лотереи. Каждому из дней года в случайном порядке были присвоены номера от 1 до 366. Призыву в первую очередь подлежали молодые люди, родившиеся в дни, которым выпали наименьшие номера.

========== Глава 2 ==========

— Это невероятно! — Чарльз пытался перекричать рев лопастей вертолета, глядя на зеленеющие внизу джунгли Вьетнама. Ни в одном из новостных отчетов ни разу не упоминалось о великолепии этого холмистого ландшафта или яркости этого неба. Теплый воздух грел лицо, а реки внизу мерцали серебром в лунном свете.

Сидящий рядом с ним солдат рассмеялся:

— Посмотрим, что ты скажешь через месяц!

***

Но реальность настигла его намного раньше, чем через месяц. Он должен был присоединиться к отряду на Центральном нагорье, но транспорт отправлялся туда только через неделю. До этого времени он должен был выполнять обязанности «дежурного в морге».

Это звучало достаточно мрачно, но, на самом деле, было еще одним эвфемизмом. У них не было ничего настолько сложного, как морг. Все, что здесь было, это ангар, черные резиновые мешки и мертвые тела. Сотни мертвых тел.

Чарльз никогда не чувствовал себя настолько пацифистом, как в тот момент, когда впервые заглянул в этот ангар. Два дня назад это были сотни молодых мужчин, которые шутили, любили, думали, а теперь это настоящая скотобойня.

— Заткни вот этим, — сказал доктор, жестикулируя куском ваты таким образом, что сразу становилось понятно, что именно нужно с ним сделать. — Вымой их. Почини форму, насколько сможешь. И убедись, что каждый парень отправится домой со своими вещами, а не с чьими-то еще, хорошо?

Несмотря на постоянное, бесполезное использование «Лизола», запах смерти в амбаре ассоциировался в основном с запахом дерьма. Чарльз не знал, это умирающие мужчины опорожнялись в последнем приступе ужаса, или же это происходило из-за расслабления мышц уже мертвого тела. Что он знал, так это что каждого из них приходилось хорошенько отмывать, а каждую пару нижнего белья бросать в мешок, чтобы впоследствии сжечь.

Были и другие запахи: пороха, пота, дыма, табака и, конечно же, тошнотворной сладости разложения. Вместе они смешивались в то, что Чарльз безошибочно определял, как запах трагедии.

Какими несчастными они все выглядели — такие молодые и такие сломанные. В некоторых из них — с разорванными или сожженными конечностями и лицами — было невозможно узнать человека. Некоторые же были такими нетронутыми, что было трудно поверить, что они не встанут и не уйдут отсюда в любой момент. Это было олицетворение человеческой хрупкости во всей своей неоспоримости. Все, что Чарльз мог для них сделать теперь, это подготовить к последнему путешествию домой. Так что он молча работал вместе со своими коллегами, в основном такими же медиками. Было также несколько медсестер и один усердный, непоколебимый секретарь, который проверял, чтобы каждый мужчина был в паре с правильными наручными часами, или фотографией, или чем угодно, что находилось при нем, когда было возможно это определить. Иногда это становилось невозможно.

Чарльз зашивал смертельные раны, засовывал кишки обратно в разорванные животы, стирал кровь с застывших лиц и даже латал порванную форму. Когда его глаза застилали слезы, он быстро смаргивал их назад и продолжал. Он думал о «Пьете», но это не было достаточным утешением.

«Суровое начало, — писал Чарльз Эрику на вторую ночь. — Они так отчаянно юны. Я знаю, что призыв начинается с восемнадцати, но некоторые из них выглядят на два или три года младше. Но эта уязвимость может создавать иллюзию молодости.

Тяжелее всего видеть фотографии, которые они хранили. Смерть болезненна, но, в конце концов, тело — это всего лишь пустая оболочка. Эти солдаты уже пережили все самое худшее. Я, как минимум, могу оказать им небольшую услугу. Но на фотографиях их любимые люди, оставшиеся дома: отец, которому предстоит узнать, что он пережил своего сына, молодая девушка, которая никогда не станцует снова со своим любимым. Я не могу перестать думать о том, как много из них еще не знают жуткую правду, и какое горе ждет их впереди. У одного мужчины была фотография маленькой девочки, не старше Джин. Я не мог долго на нее смотреть».

Письмо от Эрика пришло на следующий день. Поначалу Чарльз был поражен, но потом догадался, что Эрик, должно быть, отправил его через день или два после его отъезда из Нью-Салема. Теперь их общение будет происходить в странном порядке, но это неважно — письмо от Эрика, и он может читать его и хранить.

Внутри был рисунок Джин (Может быть, это камень? Но с ножками? Во всяком случае, он фиолетовый) и один лист, исписанный аккуратным, четким, почти механическим почерком Эрика:

«Я, конечно, должен сказать тебе, что у меня все хорошо. Но на самом деле каждый следующий час с того момента, как ты вышел за дверь, тяжелее предыдущего. Я бы хотел, чтобы ты позволил мне поехать с тобой на вокзал… да, я знаю, мы бы не смогли нормально попрощаться на публике, но это дало бы нам побыть вместе еще немного.