Вера (ЛП)

Имей в виду, Чарльз, ты не получишь от меня обнадеживающей лжи. Только честность. Я никогда не давал тебе меньшего, когда ты был тут, и не буду теперь, когда ты далеко. Я должен продолжать делать все как раньше, как будто ничего не поменялось. Иначе я не смогу этого вынести. Ты ведь понимаешь меня?

Может быть, я последую твоему совету и пойду в храм в это воскресенье, но я еще не решил. Джин, как ты видишь, увлеклась черепахами. Да. Это черепаха. Одержимая каким-то странным понятием о семейной жизни, Рейвен вчера вечером пыталась приготовить ужин. Это было ужасно. Мне пришлось в полночь прокрасться на кухню в поисках крекеров, чтобы утолить голод.

Я люблю тебя и скучаю по тебе. Во сне я шарю по той половине кровати, на которой должен быть ты. Не делай глупостей. Возвращайся домой, ко мне».

Чарльз так ясно слышал каждое слово, произнесенное голосом Эрика, будто был с ним в одной комнате. Он прижал письмо к груди, как щит.

Затем он осознал, что не может сохранить его.

Чарльз потратил немало времени, убеждая Эрика в том, что армия США больше не проверяет письма и что они могут писать друг другу правду. Но это значило, что теперь каждое письмо было потенциальным доказательством. Армейские бараки были тесными, у него не было настоящего личного пространства. Да, он мог спрятать письма, засунув их в свои вещи. Но будет ли этого достаточно, пока он будет в полях? Единственная ошибка могла обернуться катастрофой.

Нет, они не будут так рисковать.

Чарльз перечитывал письмо Эрика снова и снова, пока не почувствовал, что помнит его наизусть. Затем он позаимствовал зажигалку у медсестры и сжег его. Он удерживал письмо за уголок так долго, как мог, пока огонь не опалил его пальцы, а потом позволил последнему пылающему клочку упасть в мусорное ведро.

Ночью Чарльз повторял письмо про себя, и хотя он помнил каждое слово, чувства его были уже не совсем такими же.

***

— А ты счастливчик, — сказал рядовой Каталина или просто Тони в тот день, когда Чарльз наконец присоединился к своему отряду. — Пять месяцев у нас ни одного погибшего, четыре — ни одного серьезно раненого. Мы выбили вьетконговцев отсюда. Подготовили все к твоему приезду.

Его язвительность не укрылась от Чарльза, но он никак не отреагировал. Он четко понимал разницу между своей собственной чистой формой и выцветшей одеждой Тони. Он задался вопросом, не блестят ли его ботинки. Тот факт, что он новоприбывший, не мог быть еще более очевидным. Они шли по неровной местности между сгрудившимися вокруг палатками и бараками под звуки «Land of a Thousand Dances», ревевшей из радиоприемника одного из солдат.

— Перестань навешивать ему, а? — другой рядовой пихнул Тони и близко не так сильно, как тот пихнул его в ответ.

— Я не люблю отказников, — сказал Тони. — И я не собираюсь извиняться за это. Скажи правду, Ксавьер. Ты поверил в Иисуса ровно тогда, когда лотерея выплюнула дату твоего рождения?

Чарльз решил не усложнять.

— Я был священником.

Видимо, это было достаточно неожиданно, чтобы осадить настрой Тони.

— Ты издеваешься надо мной.

Чарльз отрицательно покачал головой. В ответ Тони показал цепочки, которые носил на шее. Помимо военных жетонов там был медальон святого Христофора.

— Что значит был?

— Целомудрие оказалось не для меня.

Более дружелюбный второй рядовой прыснул от смеха.

— А он мне нравится! Откуда ты, Ксавьер?

— Нью-Йорк.

— Я тоже! Город или пригород? — ни один коренной житель Нью-Йорка не признавал, что было что-то между.

— Уэстчестер. Но несколько лет служил в приходе на Манхэттене.

— Бруклин тут! — рядовой протянул ему руку. — Армандо Муньоз.

— Чарльз Ксавьер, — Чарльз нахмурился. — Если это твое имя, то почему у тебя на шлеме написано «Дарвин»?

— Естественный отбор. Дошло? Все мы в итоге пишем что-то такое. Увидишь. Пойдем, мы поможем тебе устроиться.

Тони смотрел им вслед, когда они уходили. Его чувства больше не были тем простым презрением, которое он ощущал, когда Чарльз только приехал. Его заменило нечто более сложное, и все же не совсем незнакомое. Это было замешательство, а также предательство, которое чувствовали многие католики, когда сталкивались с бывшим священником.

«У нас есть койки, на самом деле просто раскладушки, по 20 штук в комнате. Каждый украшает место над своей койкой, как может. У большинства солдат это семейные фотографии, часто разбавленные разворотами из «Плейбоя». У нескольких — рекламные буклеты из автомагазинов с машинами или грузовиками, которые они надеются купить, когда вернутся домой. Они так молоды. Я повесил черепаху, которую нарисовала Джин, хотя больше никто не сможет понять, что это черепаха.

Пришлешь мне фотографию? Вряд ли я смогу повесить твое фото, но изображение тебя вместе с Рейвен и Джин будет всем миром для меня. И пришли еще рисунков Джин. Скажи ей, что я буду очень рад, если она нарисует тебя.

Завтра мы первый раз отправляемся на патрулирование. Предполагается, что Вьетконг практически вытеснен из этой области, но нам все равно придется прочесать холмы.