Вера (ЛП)

Через некоторое время Чарльза освободили от обязанностей, чтобы отправить в медицинскую миссию по близлежащим деревням. Там он с парой других медиков и медсестер должен был делать несколько основных вещей: лечить глазные инфекции, раздавать лекарства от диареи и тому подобное. Однажды он даже помог принять роды, и тот ужас и удивление, с которыми тощий маленький мальчик впервые смотрел на мир, пронзили Чарльза, как стрела из чистого света. Люди хотели доверять ему, но в глубине их сознания всегда мелькали ужасные истории — ужасные воспоминания о том, что делали другие солдаты. Иногда эти солдаты были вьетконговцами, но слишком часто они были американцами и носили ту же форму, что и Чарльз.

Возвращаясь в свои бараки, Чарльз всматривался в каждое лицо и задавался вопросом, кто из них был способен на зверства, которые он видел в сознании тех людей. Он знал, что Армандо не смог бы сделать ничего подобного. Банд — смог бы, и делал. Видение инцидента, за который он получил свое прозвище «Рубило», мелькало в сознании Чарльза, как осколки битого стекла. Тот факт, что от природы Банд не был жестоким, делало все еще хуже. Но большинство людей вокруг, таких как Тони Каталина, были для Чарльза загадкой.

Он знал, что грех неизбежен. Но тщеславие, похоть, зависть — это естественные импульсы, большинство которых рождаются из здоровых потребностей и становятся доминирующими. Но стремление к жестокому обращению с другими людьми не было естественным.

Или было?

«Вот, держи, Чарльз — фотография трех людей, живущих в твоем доме и ждущих твоего возвращения. Джин настояла на том, чтобы надеть свое самое красивое платье для вечеринок, и мы с Рейвен тоже решили нарядиться. Так что выглядим мы так, будто в девять только вышли, хотя на самом деле наслаждались очередным семейным вечером дома. Даже Рейвен теперь стала домоседкой. Кто бы мог подумать?»

— Это твоя сестра? — спросил Армандо, когда Чарльз повесил фотографию.

Чарльз посмотрел на нее свежим взглядом. Рейвен стояла посредине между улыбающейся в камеру Джин и Эриком, выглядящим лихо в своем вечернем костюме. Белое платье подчеркивало каждый изгиб ее тела, а волосы были уложены в элегантный шиньон. Ее лицо выглядело таким женственным и обаятельным, что она вполне могла быть восходящей звездой кинематографа.

— Да. Почему ты произнес это… так?

— Эм, да просто. Просто так, — Армандо поспешно отвернулся к своей койке. — Симпатичная девушка.

— Армандо!

— Забудь, что я сказал!

«Stars & Stripes» сообщает, что война идет успешно. Я знаю достаточно, чтобы не верить в это, и все же тут так легко поддаться этим байкам ради самоуспокоения. Бои, в основном, проходят далеко отсюда. Мои медицинские обязанности не так уж сильно отличаются от обязанностей обычного доктора, хотя я надеюсь, что обычные доктора видят меньше венерических болезней. Жара давит беспощадно, впрочем, как и дожди. И все же то, что это считается значительной проблемой, уже говорит о многом. Пока что мне везет.

Везет настолько, что у меня остается время беспокоиться о тебе, Эрик. В своем последнем письме ты едва упомянул об этом, но ты уже третий раз пострадал во время протеста. Да, выражать свое мнение важно, но почему ты всегда должен быть в первых рядах, среди самых разгневанных протестующих? Ты скажешь, что это зеркальное отображение моего решения поехать сюда — мораль, честь, ответственность, и я понимаю все это. Но ты призвал меня к ответу за это, и я собираюсь сделать то же самое. Ты должен думать о Джин, и ты знаешь это. Что случится, если тебя арестуют или, не приведи Господь, депортируют? Я думаю, ты находишься в более реальной опасности, чем я. Сегодня ночью я смотрел на твою фотографию — пытался представить тебя с подбитым глазом. Я не смог. Я прошу тебя, пожалуйста, сдерживай себя — хотя бы достаточно для того, чтобы остаться целым и не попасть в тюрьму, хорошо?

Если бы я был там, я бы поцеловал твой синяк. Я бы прижал твою голову к своей груди. Я бы поднес чашку прохладной воды к твоим губам. Я бы спел тебе на ночь».

Обязанность мыть туалеты — одно из бесчисленных армейских развлечений. Отсутствие активных военных действий не принесло существенных улучшений в их примитивное устройство удобств. Туалеты представляли собой пристройки с ведрами, которые нужно было опорожнять.

— Не расплещи через край, или клянусь, я собственными руками засуну тебя в ведро, — бурчал Тони, пока они тащили одно из ведер наружу.

— Я стараюсь, — Чарльз пытался дышать сквозь зубы, чтобы не чувствовать запаха.

— Ну вот, опять. Ты снова ведешь себя так, будто я ничего не сказал. Ты хоть когда-нибудь злишься? Хоть иногда? Это не по-человечески, вести себя так.

Это было то, что иногда беспокоило и Эрика. С Эриком Чарльз, в конце концов, научился выражать свою злость — по меньшей мере, изредка, — но только спустя годы близости. Здесь же у этой его части не было голоса.

— Нужно нечто большее, чтобы заставить меня выйти из себя.