Вера (ЛП)

— Понимаешь, я думала, Эрик знает. Я думала, он должен знать. И, может быть, я надеялась, что если… если он… ох, столько всего. Мой разум говорил мне любую возможную ложь об Эрике Леншерре. Однажды ночью, после того, как ты был ранен, и мы не были уверены, что ты вообще вернешься обратно в США, я начала плакать, и он просто… обнял меня, — ее голос надломился, и чувства в нем напомнили Чарльзу о том времени, когда он сам плакал в объятиях Эрика, уверенный, что они никогда не будут вместе. Он был на месте Рейвен и знал, как это больно. — Я сказала Эрику, что мы не должны так поступать. Что я чувствую себя так, будто мы предаем тебя, а он не понял почему. Он даже не понял! Это должно было стать для меня первым намеком. Но вместо этого я сказала, что люблю его, — Рейвен покачала головой, будто в отвращении к чьей-то чужой глупости. — То, как он моментально убрал руки… Я никогда прежде не чувствовала себя такой грязной. Такой низкой. И хуже всего, что я это заслужила.

Эрик не хотел показать ничего подобного. Он защищал ее, Чарльз понимал это.

— Нет. Рейвен, послушай. Последние несколько месяцев были сложными для всех нас…

— Последние несколько месяцев? Чарльз, ты идиот. Ты так много понимаешь, но тебе никогда не приходило в голову спросить себя, чего ты не понимаешь. Я была влюблена в Эрика годами.

Еще одно потрясение, еще одна ужасная правда, которую он уже никогда не сможет забыть.

— Еще до того, как он стал жить тут, я считала его красивым, волнующим, конечно, я бы хотела… Но потом Эрик переехал к нам, я стала видеть его постоянно, но хотела видеть еще чаще, и мне пришлось покинуть этот дом, этот город, эту страну… — страдания придавали ее глазам странный блеск. — А ты ничего этого не замечал, правда же? Я держалась на расстоянии, чтобы ты ничего не заметил, и ты не заметил.

— Нет. Я не замечал, — слова были холодными и неуклюжими.

— Я пыталась спрятать от тебя свои чувства, но я никогда не была до конца уверена, что у меня получилось. Но у меня получилось.

Как это было возможно? То, что Бог позволил ему видеть души других людей, но не позволил увидеть то единственное, что ему необходимо было увидеть?

— У твоего дара есть пределы. У всех нас есть пределы, — Рейвен поднялась и подошла к небольшому бару, взяла бутылку виски в руку, но так и не смогла закончить начатое и налить. — Когда ты заставил меня пообещать растить Джин вместе с ним, я подумала — нет, пожалуйста, не надо. Но мне пришлось пообещать. Ты заставил меня желать того, чего я никогда не должна была желать. Ты заставил меня перестать бежать от того, от чего я должна была бежать больше всего.

— Прости меня.

— За что ты просишь прощения? За то, что тебя призвали? За то, что тебя ранили? О, Господи, да что, черт возьми, со мной не так?

Душа, которую она так хорошо прятала, теперь лежала перед ним как на ладони, и Чарльз чувствовал первобытность ее боли, беспомощность ее желания. Одна из фантазий Рейвен промелькнула перед ним — она лежит обнаженная на кровати, ожидая, пока Эрик найдет ее и сдастся, не в силах противостоять ее очарованию. Видение задело Чарльза так же безжалостно и сильно, как, должно быть, манило ее.

— С тобой все в порядке, — его голос звучал напряженно, даже для него. — Я понимаю, что ты чувствуешь. Разве могу я не понимать этого?

— Избавь меня от своей жалости! — Рейвен с глухим стуком поставила бутылку виски обратно в бар. — Ну вот, теперь я кричу на человека, которого подвела. Но я всего лишь хочу, чтобы ты… испытывал эмоции, как нормальный человек. Как ты можешь никак не реагировать на то, что я только что сказала? Кричи в ответ. Скажи мне убираться к черту от твоего мужчины. Сделай что-нибудь.

— Рейвен, я не могу! Я не знаю, что делать, — больше всего он хотел остаться один, пока не разберется во всем, что только что услышал.

Они посмотрели друг на друга, и в этом общем взгляде царило опустошение.

— Я знаю, что делать. Я должна уехать, — медленно сказала Рейвен.

— Что? — все происходило слишком быстро. Чарльз чувствовал себя так, словно весь мир перевернулся с ног на голову, а он висел, цепляясь одними кончиками пальцев. — Ты не должна уходить.

— Я должна, Чарльз. Ты меня не выгоняешь, я понимаю это. Возможно, для тебя… и для Джинни будет лучше… — ее голос дрогнул, — если я буду рядом, но я не могу. Дело во мне, понимаешь? Это то, что я должна сделать для себя.

— Ты… вернешься обратно в город?

— Сегодня я вернусь в свою квартиру. Завтра позвоню турагенту. А дальше — кто знает? — с горькой насмешкой молодой беззаботной девушки Рейвен отбросила назад волосы. — Я думаю, Сан-Франциско. Там происходят невероятные вещи. Я смогу сделать что-то значимое, вместо того, чтобы сидеть тут и смотреть на то, чего никогда не смогу получить.

Чарльз понимал, что если она уедет сегодня, то их отношения могут никогда больше не стать прежними. Но также он понимал и то, что у него нет права просить ее остаться. Раны, от которых страдала Рейвен, были не из тех, которые он мог вылечить.