Вера, мышонок и другие

«Ах, ну почему я должен терпеть капризы этих жалких, бестолковых людишек, вместо того, чтобы вращаться в кругу понимающих меня людей? Это несправедливо!» — подумал Ансельмо, забыв о часто повторяемой его кумиром сентенции: «Справедливость — это лишь утлый челн посреди бушующего океана несправедливости».

Душевные страдания Ансельмо прервал дверной колокольчик, и он приготовился встать со стульчика в каморке, чтобы выйти к прилавку. В помещение вошли две девушки.

— Э-эй, есть кто-нибудь? — окликнула помещение Марисоль.

— Марисоль, смотри какие пирожные. Ты будешь такие? — спросила Вера у подруги.

— Спрашиваешь, я сейчас тут всё съем, кроме мебели.

— Здрасьте, — буркнул Ансельмо. — Чего вы хотите?

Ему показали: вот этого, вот этого и вот этого, и ещё кофе и эти булочки.

— Идите садитесь за столик, я принесу.

— В прошлый раз здесь был мужчина — вполне приветливый, а этот молодой человек какой-то бука, — поделилась своими наблюдениями Вера.

— Да, а сегодня здесь мальчик-бука, — прошептала Марисоль Вере на ухо, и обе захихикали.

Ансельмо кровь ударила в лицо: «Они что там, надо мной смеются? У-уу, противные воображалы, скорее бы они съели свои пирожные и убрались отсюда».

Вера прошептала подруге:

— Мне кажется, он может нас услышать, я не хочу, чтобы он подумал, будто мы над ним смеёмся. Правда, мы смеёмся, но только чуть-чуть.

Марисоль кивнула в знак согласия, после чего они сели за один из столиков на улице. Через просветы в кустах, ограждающих территорию перед входом в кондитерскую, можно было рассмотреть городские виды, ведь район, в котором они находились, располагался на некотором возвышении относительно другой части Санта-Эсмеральды.

Они не успели заскучать, как появился Ансельмо с подносом, который он уже собирался было поставить на столик.

— Приятного ап… ап… аппе…, — Ансельмо, сделав неожиданно для самого себя резкий вдох, чихнул что есть сил прямо в поднос.

После непродолжительного затишья послышался мелодичный смех Марисоли. Вера тоже улыбалась, Ансельмо же покраснел, поняв, что выставил себя полным ничтожеством и жалким плебеем, который только и умеет, что чихать в подносы. Пересилив себя, он почти спокойным голосом произнёс:

— Извините, это вышло случайно, сейчас я всё заменю, — и едва живой, под тяжким бременем позора, сдерживаясь, чтобы не побежать, отправился исправлять содеянное.

«Это всё та, глазастая, вывела меня из равновесия, — думал Ансельмо, — и до чего же противная… тьфу, теперь надо тащиться к ним обратно».

Ансельмо был весьма чувствителен к нарушению в глазах других людей воображаемого им собственного образа, и, к тому же, он неверно оценил смех Марисоли, ведь в нём не было издевательских ноток, а только реакция на комичный момент.

Ансельмо почти грохнул поднос на столик:

— Вот, приятного аппетита, — и внутренне сжался, подумав, что зря он так сказал, — аппетит и недавний конфуз не очень-то вяжутся, и глазастая может этим воспользоваться. Но, к счастью, девушки только поблагодарили. В их лицах не было и намёка на смешливость, а, скорее, даже серьёзность, и это было наибольшее притворство, на которое обе оказались способны, ибо едва сдерживались, чтобы не засмеяться. Вера попыталась подумать о чём-нибудь постороннем, чтобы не хихикнуть.

— Давай больше не будем смеяться, по-моему, он на нас обиделся, — попросила Вера.

— Но мы же не хотели его обидеть. Ну да ладно, больше не будем, — согласилась подруга. К тому же, сладости оказались очень вкусными, так что им было чем заняться.

Только они приступили, как с улицы влетел голубь. Приземлившись неподалёку от столика, он потоптался, заглянул себе под крыло и после стал прохаживаться вперёд-назад с видом, который говорил: «Ничего-ничего, не беспокойтесь, ешьте на здоровье, а я тут просто прогуливаюсь, смотрю, всё ли в порядке. Ничего-ничего, я совсем не голоден». Однако подруги раскусили невинную хитрость голубя, старающегося показать, что он сытая, толстая птица, и засыпали его раскрошенными булочками. Таким образом, все насытились и пребывали в приподнятом настроении — все, кроме Ансельмо.

Девушки уже вышли на улицу, как Вера взяла Марисоль за руку:

— Послушай, как-то нехорошо получилось. По-моему, этот молодой человек совсем разобиделся. Может быть, вернуться и что-нибудь ему сказать?

— Да я и сама о том же подумала. Только что сказать? Очень уж он обидчивый. Ладно, я засмеялась, я и буду говорить, — ответила Марисоль и направилась внутрь.

— Кто-нибудь есть? Отзовитесь! — никого и никакого движения. Использовав весь свой репертуар по вежливому привлечению внимания — увы, безрезультатно, Марисоль наконец произнесла уже настолько громко, что не услышать было невозможно:

— Чихающий мальчик, выйдите, пожалуйста, к нам!

Взбешённый Ансельмо выскочил из подсобного помещения и процедил сквозь зубы:

— Никакой я вам не мальчик! А чихнуть может каждый.

— Конечно-конечно, — постаралась успокоить его Вера. — Мы же не знаем, как вас зовут, а вы не выходили.

— Ансельмо. Я был очень занят, — и схватив какую-то тетрадь, он стал ожесточённо её листать.