обучения в кадетском корпусе, где сильное впечатление произвёл на него учитель Закона Божиего отец
Михаил (будущий митрополит Петербургский). Искание правды становится на всю жизнь определяющим
состоянием Глинки: он даже даёт клятву, выйдя из корпуса, "всегда говорить правду". Удручённый
неправдой мира, человек всегда стремится утвердить правду — и прежде на том поприще, какое
определено ему судьбой. Глинка служил долго и беспорочно: вначале на военных должностях, затем на
статских, поднявшись до генеральских чинов. Его имя можно назвать среди героев наполеоновской
кампании, за которую он был награждён многими отличиями, иностранными орденами в том числе. Много
и нередко успешно боролся он, исполняя государственные служебные обязанности, с той неправдой, какой
так изобильна всегда сфера административного управления, как военного, так и гражданского. Вероятно,
отчаяние бессилия, которое порою овладевает человеком, стремящимся честно служить всеобщему благу,
завлекло Глинку искать и иных путей борьбы со злом. Он вступает в Союз спасения, а затем в Союз
благоденствия — ещё сравнительно безобидные декабристские общества. Благодаря этому к Глинке
прочно пристал ярлык: поэт-декабрист. Декабристом он был умеренным, монархических убеждений не
покидал, поэтому хоть и был арестован после восстания, и даже побывал в крепости, но наказанию
подвергся мягкому: ссылке на гражданскую службу в Олонецкую губернию. Крепостные же впечатления
отозвались в строках, ставших известной песней: "Не слышно шуму городского".
Была и иная причина декабристских увлечений Глинки: в общество он пришёл из масонской ложи.
В масонстве, подобно большинству русских, Глинка надеялся отыскать средство к углублённому познанию
истины, средство нравственного совершенствования и исправления общественного устроения. Кто не
заблуждался в не вполне зрелые свои годы!.. Соблазна мистической тайны Глинка также не избежал. Он и в
более поздние времена (с середины 50-х годов) увлекся даже спиритизмом. Собственно, сама духовная
поэзия его отчасти взяла начало из этого источника. Он сам в мемуарах признавался, что ещё в ранние
годы, когда стихов не писал, "играл про себя в мечты и поэтизировал", а затем доводил эту игру до почти
реальных "видений". Такая сила воображения не может не соблазнить поэта на блуждание в тупиках
мистических обольщений.
А с другой стороны — духовная поэзия была для него средством осмысления собственного
времени, его забот и тревог. Исследователи давно отметили, что вольные переложения псалмов
становилось под пером Глинки близкими гражданской оде. Так, через переживание страданий Иова поэт
пытался постичь смысл выпавших на его долю испытаний.
С годами поэт всё более исповедовал славянофильские взгляды, в безверии же нигилизма и
западничества видел проявление зла и исток возможных бед. Среди его друзей — Аксаковы, Хомяков,
Погодин, Шевырёв (хотя и Чаадаев тоже). Многие его "после-декабристские" стихи легко осмыслить в
русле именно славянофильской поэзии. Из известнейших — величественный гимн Москве "Город чудный,
город древний" (1840).
Глинка был автором не только стихотворений и поэм, но и опытов в драматическом жанре, басен,
мемуарных записок, научно-исторических статей и пр. Наследие его огромно и не во всей полноте освоено
исследователями и любителями изящной словесности.
Тот же, кто не поленится вычислить разницу между хронологическими обозначениями крайних дат
земного пути Глинки, не удержится от того, чтобы не подивиться и его долголетию.
Поэтическая судьба Владимира Григорьевича Бенедиктова (1807— 1873) складывалась странно,
отчасти парадоксально. Вначале, при выходе первой книги в 1835 году, поэт имел шумный успех, иные
ценители ставили его даже выше Пушкина. Но затем имя Бенедиктова оказалось едва ли не навсегда
сопряжено с понятием "бенедиктовщина", которое означало: невысокий вкус, банальность, шаблонность
поэтического мышления. "Развенчал" Бенедиктова Белинский — с его почти непогрешимым эстетическим
чутьем. Конечно, художественный дар поэта не выделялся силой и оригинальностью, особенно в лирике
любовной, да и в некоторых притязаниях на философское осмысление бытия. Однако в обращении к
духовным темам поэтическая искренность Бенедиктова помогала ему, особенно в поздний период,
превозмогать немощь таланта, рождала смелые образы, свежие идеи. Доказательство этому — созвучность
его стихов нашему времени. Иные из них написаны как будто сегодня.
Остаётся лишь удивляться, как точно он угадал и отметил наши беды, нашу боль, наши проблемы.
Из глубины времени обращая к нам жёсткие вопросы, поэт указывает каждому его собственную вину в
собственных же бедах. Поэт полностью бездарный и неоригинальный никогда не сумеет одолеть жёстких
границ своего времени, а если и ответит сочувственно настроениям и потребностям душевным какого-то