Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

выражение в повести "Альберт" (1858), где красота названа "единственно несомненным благом в мире". От

такого взгляда ему придётся позднее отречься.

А то, что в эти годы Толстой начал со всё большим недоверием относиться к христианству,

свидетельствует его известный автокомментарий к рассказу "Три смерти" (1859), в котором отображена

смерть трёх творений природы: некоей барыни, простого мужика и дерева. В письме к А.А. Толстой от 1

мая 1858 года он разъясняет: "Напрасно вы смотрите на неё (на рассказ "Три смерти", который автор

называет штукой, — М.Д.) с христианской точки зрения. Моя мысль была: три существа умерли — барыня,

мужик и дерево. Барыня жалка и гадка, потому что лгала всю жизнь и лжёт перед смертью. Христианство,

как она его понимает, не решает для неё вопроса жизни и смерти. Зачем умирать, когда хочется жить? В

обещания будущие христианства она верит воображением и умом, а всё существо её становится на дыбы, и

другого успокоения (кроме ложно-христианского) нету, — а место занято. Она гадка и жалка. Мужик

умирает спокойно, именно потому, что он не христианин. Его религия другая, хотя он по обычаю и

исполнял христианские обряды; его религия — природа, с которой он жил. Он сам рубил деревья, сеял

рожь и косил её, убивал баранов, и рожались у него бараны, и дети рожались, и старики умирали, и он

знает твёрдо этот закон, от которого он никогда не отворачивался, как барыня, и прямо, просто смотрел ему

в глаза. Une brute (животное. — М.Д.), вы говорите, да чем же дурно une brute? Une brute есть счастье и

красота, гармония со всем миром, а не такой разлад, как у барыни. Дерево умирает спокойно, честно и

красиво. Красиво — потому что не лжёт, не ломается, не боится, не жалеет. Вот моя мысль...".

Не из такого ли видения мира и родилась в будущем толстовская проповедь опрощения, отвержения

недолжных условностей и фальшей цивилизации?

Христианство, кажется, приравнивается автором к прочим, дурно искажающим природу человека

влияниям. Правда, он оговаривается, что у барыни христианство ложное, но всё же противополагает этому

ложному не истинное, но "религию природы", и оговаривает: смерть мужика спокойна именно потому, что

он не христианин. Мир природы, мир животного, есть для Толстого мир счастья, красоты (земной,

чувственной) и гармонии, — тут весь набор эвдемонизма руссоистского толка. Показательно: автор не

различает как бы, намеренно не различает, человека и дерево (как не различает детей человека и баранов),

перечисляет их через запятую как равнозначные, как однородные сущности, именно творения природы, в

жизненном процессе либо удаляющиеся от этой своей праматери и тем испорченные, либо сохранившие с

нею гармоническую связь, как описанное дерево (оно умирает красиво), поскольку оно-то никаким

влияниям подвергнуто быть не может.

Правда, от христианства Толстой пока не отрекается, но каким-то причудливым образом пытается

соединить его в душе своей с иной "верой". В том же письме он признаётся: "Во мне есть, и в сильной

степени, християнское чувство; но и это (религия природы. — М.Д.) есть, и это мне дорого очень. Это

чувство правды и красоты, а то чувство личное, любви, спокойствия. Как это соединяется, не знаю и не

могу растолковать; но сидят кошка с собакой в одном чулане, — это положительно". Признание

поразительное. Прежде всего, правду и красоту он от христианства отлучает — и для Толстого в том есть

своя логика: правда и красота, следовательно, для него только в гармонии с натуральными началами.

Толстой сознаёт непримиримость двух своих "религий" (кошки с собакой) и тем бессознательно предрекает

их неизбежный конфликт. И победу чего-то одного: несколько неопределённый пантеизм и христианство

— несовместны.

В рассказе "Три смерти" заключён своего рода код к пониманию творчества Толстого. Всё бытие

мира он рассматривает всегда как бы на трёх уровнях: на уровне природы (дерево), народа (мужик) и

цивилизации (барыня). В каждое событие, в каждого человека он вглядывается пристально и пытливо: к

какому уровню бытия принадлежит это событие или этот человек и какую в связи с этим долю правды

заключает в себе? И всегда природа становится эталоном истинного восприятия бытия (небо Аустерлица),

мужик всегда природным нутром ощущает правду (Каратаев, Фоканыч), принадлежность же к цивилизации

всегда уродует душу человека (Наполеон, Элен Безухова, Вронский).

Стихия природной гармонии нашла наиболее полное отображение в шедевре раннего Толстого — в

повести "Казаки" (1863). В "Казаках" Толстой — окончательно сложившийся мастер, равный ведущим

реалистам того периода развития отечественной словесности.

Героем своим он избирает человека, относящегося к давно сложившемуся в нашей литературе типу

"лишнего человека". Толстовский Оленин — из тех, о ком говорят, что он "ещё не нашёл себя". Поиск же

себя он пытается осуществить в бытии, наиболее близком, по его выводу, к естественной жизни, где-то на