Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

грани между цивилизацией и натуральной стихией. В стремлении своём к натуре и натуральной основе

бытия, Оленин мечтает опроститься, жить жизнью простого казака, жениться на казачке красавице

Марьяне, олицетворяющей для него природную гармонию.

Примером близости человека к природе становится для Оленина старый казак дядя Ерошка. Ерошка

вовсе не образец добродетели: "Не одно убийство и чеченцев и русских было у него на душе. Он и в горы

ходил, и у русских воровал, и в остроге два раза сидел". Нравственность Ерошки весьма отлична от

христианской морали, она именно натуральна. Так, он легко вызывается доставить Оленину "красавицу" и

отвергает возражение не утратившего понятие о религиозном запрете молодого человека как противное

естественному порядку вещей. Ерошка "подсматривает" законы естественной жизни и переносит их на

жизнь человека.

И это то, к чему всё более тяготеет Оленин, ощущая себя порой именно частью, неразрывной

частью натуральной жизни. Тяготение же к натуральному существованию есть подсознательное

стремление к снятию с себя всякой ответственности и всякой вины за свой грех — не что иное. Причина

проста, банальна. И не в том ли подоснова всего руссоизма: сбыть собственную греховность, извергнуть её

куда-то вовне? Переложить вину на кого-то или что-то...

Не следует упускать вниманием, что повесть Толстого появилась в 1863 году: ещё не отшумели

споры вокруг "Отцов и детей", и Чернышевский бросает в котёл общественных страстей свой роман "Что

делать?", начиная перепахивать склонные к соблазну натуры. Общество и без того возбуждено

совершаемыми переменами. И в это самое время Оленин вдали от всего суетного хаоса мечтает о слиянии с

первозданной стихией? Упрёки Толстому раздавались несомненные: за намеренный уход от важнейших

вопросов современности, за едва ли не пренебрежение ими.

Ушёл от проблем? Нет. Именно насущнейших проблем человеческого бытия и коснулся писатель в

своём создании. Ведь истинно важные вопросы — не в той суетности, какою тешили себя шумливые

прогрессисты. То пришло и в своё время ушло. Но вечным остался вопрос о смысле жизни и о счастье в

этой жизни. Толстой не ушёл от проблем бытия, он самые острые из них обнаружил и отразил. Вполне

закономерно, что они не вполне совпадали с общественной злобой дня.

2

"Война и мир" (1863—1869) — не просто литературное создание, грандиозная эпопея, величайший

шедевр. Это целостная система мироосмысления, выраженная в особой, эстетической форме. Это и своего

рода космология (мирословие как переложил это понятие Даль).

Толстой обнаруживает в себе панорамное зрение. В поле его внимания включается временная и

пространственная необозримость. Он одинаково зорко узнаёт всё, происходящее и на поле великого

сражения, и в душе юной девушки на её первом балу. Он одновременно видит и полководца на военном

совете, и пленного солдата в тесном и охраняемом сарае; он раскрывает сложный мир переживаний

расстающегося с жизнью человека и азартную страсть охотника, сосредоточившего в какой-то миг весь

смысл своего существования на удачной травле матёрого волка... Он проникает в необозримый внутренний

мир человека, подмечая там всё, вплоть до мимолётных обрывков случайных впечатлений, звуковых и

зрительных образов, причудливо преображающихся в непосредственном их переживании, и сплетая это в

диковинный узор мыслей и чувств. Он мучительно пытается проникнуть в законы, движущие

человеческую историю, и теряется перед их непостижимостью, и вновь ищет их отражение в деятельности

отдельных людей и в народном бытии.

Толстому важно отыскать именно сущностные законы, управляющие миром, дойти до корня вещей,

а не просто проследить судьбы нескольких персонажей своего повествования. Эти судьбы, как и все

действия человеческие, ценны для него не сами по себе, но как выявление того, что направляет переход

мира (и миров) из одного состояния в другое, вечно совершаемое перетекание бытия из одной

неустойчивой формы в другую, столь же изменчивую и трудноопределимую. Мир народа и мир человека

для писателя подобны потоку, который невозможно удержать, невозможно и отразить сознанием в некоем

застывшем неизменном виде, ибо не только эти миры, но и сознание само неуловимо изменчиво, и

постоянно лишь в изменчивости этой.

Можно ли познать законы, направляющие эти потоки? "Какая сила движет народами?" И волен ли

сам человек воздействовать на движение своей судьбы и судеб исторических (хоть бы и в малой мере)? От

ответа на эти и сопряжённые с ними вопросы зависит и осмысление человеком своего места в мире.

Движущие силы истории, по мысли Толстого, неизвестны человеку, хотя действие их весьма

ощутительно: "...таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы,

определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали своё действие". Поэтому сила, управляющая