Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

безрассудно ненавидели творения Божии, но чтобы отсекли поводы к страстям". А преподобный Исаак

Сирин замечает: "Мир есть имя собирательное, обнимающее собою то, что называется страстями. Когда

хотим назвать страсти в совокупности, называем их "миром". Сказать короче: мир есть плотское житие и

мудрование плоти". Святитель Иоанн Златоуст указывает, что "миром" в Священном Писании часто

называются злые дела. О мире как о неестественных, болезненных проявлениях человеческой души

говорит и святитель Василий Великий.

В новозаветной заповеди в выражениях "не любите мира, ни того, что в мире" (1Ин. 2,15)

рассматриваемый нами термин также употребляется в четвёртом значении, ибо в ней речь идёт совсем не о

том мире, который Бог так возлюбил, что отдал за его спасение Своего Единородного Сына (Ин. 3,16).

Эта терминологическая справка приводится здесь потому, что до сих пор встречается смешение

первого и четвёртого значений слова "мир", причём оно настолько сильно укоренилось, что даже проникло,

как ни странно, в сознание некоторых христиан. В результате евангельские призывы отвергнуть мир (т. е.

мир зла, греха) нередко стали восприниматься как призывы изолировать себя от окружающего мира, а уход

из мира в уединенные места христианских подвижников — как их отрешённость от мира, сотворенного

Богом, как забвение ими этого мира и безразличие к нему. Да, Церковь Христова действительно "не от

мира, но она в мире и для мира так же, как Христос не от мира, но пришел в мир ради мира" (Вл. Лосский).

Христос для того и создал Церковь, на которую возложил особую миссию в этом мире, чтобы посредством

её мир был исторгнут из тьмы заблуждений и зла, озарился светом божественной истины и встал на путь

спасения. То, что мир, как сказал Апостол Иоанн, "лежит во зле" (1Ин. 5,19) — не повод к изоляции от

него. Как раз наоборот, именно греховность мира стала причиной Боговоплощения, и именно Церковь и её

члены призваны быть светом мира и солью земли (см. Мф. 5,13-14)".

Обобщая сказанное, можно вывести, что одно из значений слова "мiръ" допустимо отождествлять с

понятием "сокровища на земле" (Мф. 6,19), и именно в таком, только в церковном языке встречающемся

значении употребляет это слово апостол Иаков: "...дружба с мiром есть вражда против Бога! Итак, кто

хочет быть другом мiру, тот становится врагом Богу" (Иак. 4,4). Но отвержение мipa как творения Божия —

не принадлежность ли мipa злого? (Вспомним бунт Ивана Карамазова, богоборческий бунт, — выразился

именно в неприятии мipa Божьего.)

Эта тонкость должна быть учитываема при осмыслении содержания "Войны и мира". Толстой

также рассматривает некоторую часть мipa как мip неистинный. Важно лишь выяснить, насколько

совпадает такое его понимание мipa недолжного существования с пониманием церковным. Иначе сказать:

насколько он христианин в отрицании зла? И насколько он христианин в самом понимании зла?

По некотором размышлении, нужно признать, что построения Толстого часто имеют более

общефилософское, нежели богомысленное, христианское содержание. Да, в самой космологической

модели, явленной во сне Пьеру Безухову, средоточием вселенной признаётся Бог. Но каково понимание

Бога в данном случае? "Бог есть движение". Преподобный Иоанн Дамаскин в "Точном изложении

православной веры" пишет: "Кто же — движущий это? Ибо всё движимое приводится в движение другим.

Кто движет и то? И поэтому я буду продолжать идти в бесконечность, пока мы не придём к чему-либо

неподвижному. Ибо перводвижущее неподвижно, что именно и есть Божество. Как же — неограниченно

местом то, что движется? Итак, одно только Божество неподвижно. Своей неподвижностью приводящее

всё в движение". Однако преподобный Иоанн указывает также, что Бог есть деятельность. В этом смысле

мы можем признать, что Бог есть движение как причина всякого движения во вселенной. Если Бог есть

Всесовершенство и обладает всею полнотою качеств вселенной, которые Он, как учит преподобный Иоанн,

передаёт ей из Себя, то и движение есть Его свойство. Но движение мы можем рассматривать как

функциональное свойство Бога, тогда как неподвижность есть Его онтологическая сущность. Толстой же

рассматривает движение в своей космологической модели скорее как онтологическое свойство Бога. Он

мыслит движение при этом как постоянную изменчивость, но (учит Святой Отец): "...будучи несозданным,

Творец, во всяком случае, неизменен".

Однако делать вполне определённые выводы трудно и даже невозможно, поскольку писатель в

большинстве случаев рассуждает о Боге предельно обобщённо, так что с его словами порою могут

одновременно согласиться и христианин, и мусульманин, и буддист, и сектант любого толка, и теософ, да и

все вообще, несущие в себе каждый своё собственное понимание Бога. Православный говорит: "Бог", и

теософ говорит: "бог". Но оба говорят при этом на разных языках: Бог христианина и бог язычника — это