Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

"Библейские образы и мотивы в произведениях Маяковского". Поэт согрешает весьма назойливо против

третьей заповеди: упоминает имя Божие всуе.

Мания? Нет, острая потребность заглушить собственную неуверенность в себе. Порой это

нарушение заповеди доходит до кощунственной наглости. Маяковский готов даже на бунт против Бога.

Кощунствам его нет предела.

Я думал — ты всесильный божище,

а ты недоучка, крохотный божик.

Видишь, я нагибаюсь, из-за голенища

достаю сапожный ножик.

Крылатые прохвосты!

Жмитесь в раю!

Ерошьте перышки в испуганной тряске!

Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою

отсюда до Аляски!

Это из финала поэмы "Облако в штанах" (1915), самого значительного создания раннего

Маяковского. В пояснении ко второму изданию поэмы (1918) автор писал: "Облако в штанах" (первое имя

"Тринадцатый апостол" зачёркнуто цензурой. Не восстанавливаю. Свыкся.) считаю катехизисом

сегодняшнего искусства.

"Долой вашу любовь", "долой ваше искусство", "долой ваш строй", "долой вашу религию" —

четыре крика четырёх частей" (1,393).

Это было заявлено и в самой поэме:

Славьте меня!

Я великим не чета.

Я над всем, что сделано,

ставлю "nihil".

Нигилизм на Руси не новость. "Долой" сказать проще простого. Что взамен?

Долой вашу любовь...

Взамен Маяковский намеренно-эпатирующе сводит любовь к физиологии. Нужно заметить, что

когда поэт рассуждает о любви даже и поверх этой физиологии, он не поднимается выше эмоционального

накала страстей, выше упрощённой душевности, хотя и весьма интенсивной. Он в любви ищет своего, о

духовном даже не подозревая.

Долой ваше искусство...

Взамен как высший смысл искусства предлагается:

Сегодня

надо

кастетом

кроиться миру в черепе!

Долой ваш строй...

Это понятно. Вся жизнь вокруг кажется гадкой. Кто виноват? "Строй" (и Бог — не забудем). Тоже

не оригинально. Новый же строй тем привлекателен, что может декретом предписать монополию этого

"здорового молодого грубого искусства" и — кастетом мир перекроить. Тут Маяковский оказался

прозорлив.

Долой вашу религию...

На этой ниве Маяковский ещё потрудится усердно. Сама поэма "Облако в штанах" есть поэма не о

любви, но о бунте человека против Творца, Который, по убеждённости этого человека, так дурно всё

устроил на земле. Главное же, гордыня раздражена так, что нет удержу, чтобы не стремиться влезть туда, в

центр всего, и усесться там и диктовать свою волю.

Хочет бросить вызов всем и всему, но... Не выходит. Богоборческой мощи Байрона недостаёт.

Можно, конечно, крикнуть:

Эй, вы!

Небо!

Снимите шляпу!

Я иду!

Смешно и жалко. А ведь страдает человек... Уже очень скоро напишет он, начиная новую поэму

"Флейта-позвоночник" (1915):

Всё чаще думаю —

не поставить ли лучше

точку пули в своём конце.

Когда начинается осмысление трагедии поэта, все стараются высмотреть ближайшие причины и

побуждения, заставившие человека совершить непоправимое. А ведь вся жизнь — путь к тому. Для того

мы и всматриваемся в тот путь, чтобы не забыть: все эти кощунства и вскипания гордыни не что иное, как

дальние шажки на пути к точке пули. И если кто-то сделает такой же шажок, он должен знать: он начал

движение к тому же nihil, к тому же ничто. Это и есть формула итоговой "точки". А что конкретно: пуля,

петля или просто бессильная пустота души — важно ли?

В поэзии Маяковского слишком ощутима: его временами откровенно прорывающаяся тяга к

небытию. Опыт Маяковского в этом смысле — бесценный опыт. Опыт вместо Бога утвердить... даже не

себя, но: nihil. Самоутверждение же — борьба с этой тягой к небытию. Что победит? В безбожном

пространстве всё заранее определено.

А Бога принять ему невмоготу. Себя подчинить? Нет, пусть лучше там шляпу снимут. Бог —

источник для Маяковского мук душевных: об этом "Флейта-позвоночник". Весь бунт, все кощунства от

искания в любви своего, а оно не даётся. И в муке поэт готов на любое святотатство.

Вскоре он пишет поэму "Человек" (1916—1917), которую можно было бы назвать "Человекобог".

То, что таилось прежде, неявно обнаруживая себя, теперь высветилось откровенно: заглавным персонажем

поэмы явился сам автор. Не лирическим героем (как в трагедии "Владимир Маяковский"), но действующим

лицом. Вот названия глав поэмы: "Рождество Маяковского", "Жизнь Маяковского", "Страсти

Маяковского", "Вознесение Маяковского", "Маяковский в небе", "Возвращение Маяковского",

"Маяковский векам". Он обожествляет себя.

Но вся жизнь с её мукой — усиливает неодолимую тягу поэта к небытию:

А сердце рвётся к выстрелу,

а горло бредит бритвою.

В бессвязный бред о демоне

растёт моя тоска.

Идёт за мной,

к воде манит,

ведёт на крыши скат.

Слишком откровенно. И тут не поэтические фантазии, а исповедь. Хоть перед кем-нибудь.

Революция, революция, только революция может одолеть это, побороть небытие. В революции он

хочет найти бессмертие.

Для него главное революция помогает утверждаться человекобожию. Устанавливается новый

символ веры:

Не трусость вопит под шинелью серою,

не крики тех, кому есть нечего;

это народа огромного громовое: