Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

особенность культуры: выстраивание человеком своего жизненного поведения по литературным образцам.

Первым в литературе нового времени к этому прибегнул классицизм, выводя примеры для всеобщего

подражания, соответствующие идеологии своего времени. Собственно, эта традиция опирается на практику

житийной литературы. Секулярная культура воспользовалась тем для своих целей, но образцы нередко

формировала и ложные. Соцреализм, как отражение коммунистической псевдорелигии, не мог не создать

собственной агиографии, используя ищущую потребность человека "делать бы жизнь с кого". Теперь

указывалось, с кого: с товарища Дзержинского, с Павки Корчагина, с Павлика Морозова, с

молодогвардейцев, с рабочей династии Журбиных и т.д. Нельзя сказать, что все предложенные образцы

были сплошь дурны. Поскольку многое в них опиралось на принципы "общечеловеческой морали", а та,

хотели того идеологи или нет, естественно восходит к христианским заповедям, то соцреализм внушал

людям и много доброго. Но даже доброе строилось на песке безбожия и оттого рухнуло во многих душах,

лишь только ослабли тиски идеологии. Навязчивый дидактизм, столь свойственный соцреализму, всегда

вызывает в человеке внутреннее отторжение, хотя бы и внушались добрые побуждения.

12. Вообще перед соцреализмом была поставлена задача создать своего рода "учебник жизни".

Этим занимался ещё Чернышевский, романы которого должны быть по праву названы первыми

произведениями соцреализма. Это же увидел Ленин в горьковской "Матери", назвав её "очень

своевременной книгой". И то же можно отметить и у всех творцов советской литературы (в какой мере это

удавалось — вопрос иной).

Соцреализм в высшей степени нормативен, классически нормативен. Он ближе всего в том

классицизму, он, собственно, и есть именно классицизм, а не реализм — в полном смысле термина.

Впрочем, дело не в термине, а в сути. Система соцреализма, каковы бы ни были намерения и

устремления художников, пусть и самые благие, оказалась пагубной для культуры народа и для

внутреннего бытия каждой личности. Пагубной по своей псевдорелигиозной природе.

2

Советская литература, начиная с "Двенадцати" Блока, энергично подчинила себя делу нового

религиозного творчества. Чтобы утвердить создаваемую веру, требовалось устранить прежнюю, "место

расчистить", как говорили ещё нигилисты в прошлом. Требовалось поддержать партию в её

антиправославной борьбе. Именно антиправославной.

Нужно ли вновь подробно вспоминать все проявления начавшегося религиозного погрома? Тут и

прямое уничтожение духовенства и верующего народа, и разрушение храмов, уничтожение икон и

церковных книг, конфискация богослужебной утвари и т.д. Тут и мерзкий союз воинствующих

безбожников во главе с Губельманом-Ярославским. Тут и объявление "безбожной пятилетки", целью

которой было полное искоренение Православия на Русской земле.

Безбожная пропаганда захватила и литературу. Стоит ли перечислять всех, кто к тому руку

приложил. А тем более цитировать... Все эти кощунники и клеветники на Православие в своём невежестве

не знали простой истины:

"Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет: сеющий в плоть

свою от плоти пожнет тление; а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную" (Гал. 6,7-8).

Поэтому безбожники — и кто кощунствовал, и кто внимал той брани — уродовали лишь

собственные души, что жестоко отозвалось в судьбах многих. Это видно из трагедий Есенина и

Маяковского. О неявном можем лишь догадываться.

Не все писатели слишком оголтело нападали на религию, но атеистический пафос объединял всю

советскую литературу. Пропаганда строилась по двум направлениям: нападки на собственно веру, попытки

доказать, что "Бога нет", и антицерковная агитация, "разоблачение" духовенства в обмане трудящихся. И то

и другое отличались крайней примитивностью. Атеистическая пропаганда пыталась добиться своего не

качественным, но количественным воздействием на сознание людей, подвергающихся целенаправленной

обработке, — и не без успеха.

Среди важнейших враждебных ценностей, которые были намечены к уничтожению, оказалось

русское начало как неразрывно связанное с православным миросозерцанием. Русская идея, утверждённая

на Православии, должна была быть отторгнута безусловно. Ещё Ленин жёстко указал: "Наше дело —

бороться с господствующей, черносотенной и буржуазной национальной культурой великороссов".

Национальное самосознание пытались изначально подменить интернациональным, безлико

космополитичным. Поскольку "у пролетариев нет отечества" — по Марксу—Энгельсу, — то зачем нужен

патриотизм? "В мире без Россий, без Латвий, жить единым человечьим общежитьем" — мечтал

Маяковский. Экстремистски настроенные комсомольские поэты—романтики высказывались и того

решительнее.