Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

союзников, обладавших некоторым полезным опытом тоталитарной организации. Пришвин даже замыслил

повесть "Начало века", главной идеей которой было "показать хлыстовскую секту как выражение скрытой

мистической сущности марксизма. Замысел не был осуществлён, иначе позднее писатель не избегнул бы

страшной участи.

Расставшись с некоторыми заблуждениями, Пришвин не мог не искать опоры для себя в чём-то

более надёжном и истинном. Пришвин был слишком пристален к природе, даже в сектантах он ощущал

некую натуральную стихию.

Теперь природа всё более осмыслялась им как бытийственное начало всеобщего космического

единства, в которое включён и человек. Природа вообще начала осмысляться Пришвиным как "зеркало

человека". Эти мотивы характерны для одного из самых значительных произведений Пришвина, повести-

поэмы "Женьшень" (1933). Не нужно торопиться с определением такого миро-чувствия Пришвина как

пантеистического — оно шире, хотя и не лишено признаков пантеизма.

Конечно, природа была для него и прибежищем, где можно было укрыться от того, что привнесли в

жизнь сектанты-большевики. Однако "бегство в природу" хотя и не может быть исключено из

мировоззрения и творчества писателя, но и не исчерпывает их. Пришвин — своего рода "натурфилософ".

Веру в Бога Пришвин сознаёт при этом как нечто вторичное по отношению к вере в человека.

Среди дневниковых записей есть и такая: "Да, это очень верно, что я держусь верой в людей и что в Бога

начинают, должно быть, по-настоящему верить, когда теряют последнее зерно веры в человека".

Его называют "одним из создателей современного планетарного мироощущения — представителем

русского космизма, чьи идеи перекликаются с сочинениями Н.Н. Фёдорова, В.И. Вернадского,

А.А. Ухтомского, А.Ф. Лосева".

Отчасти он вышел на проблемы, которые ныне называются экологическими, но мысль его пыталась

проникнуть глубже. Пришвин размышляет о "планетарном дыхании", которое охватывает пространство и

время во всеобщем бытии. Но такое рассуждение можно принять к осмыслению лишь при сопряжении его

с верой не в космос, как некий "дышащий" организм, но — в Творца-Вседержителя этого космоса.

Все прежние искания Пришвина "крутились" вокруг вопросов веры. А если ставится вопрос о вере,

то тем самым ставится и вопрос о Боге. Бог для Пришвина есть то, что завершает идею всеединства бытия в

космическом масштабе. Ведь если имеется единство, то нужно начало (или сила), такое единство

определяющее. Это Начало и есть Бог. Идея Бога вытекает из потребности поддерживать идею единства.

Бог "возникает" у человека из "необходимости согласия с миром". Но в таком антропоцентричном

миропонимании Бог становится чем-то вторичным, рационально необходимым, он не является здесь ни

Творцом, ни Личностью-Вседержителем, а представляет Собою как бы некую сущность, мыслящую и

мыслью обеспечивающую единство бытия. Сведение понятия Бога к понятию космического разума, как это

делает Пришвин, ни к чему иному, кажется, привести не может.

По сути, Пришвин весьма недалёк от Толстого его религия представляется в некоторых моментах

близкой тому, что мы видели у Толстого. Недаром руссоистско-толстовская вера в "естественные"

гармоничные законы бытия была присуща, хотя бы отчасти, и Пришвину: на этой вере он основывал свой

жизненный оптимизм.

Пришвину последнего периода жизни приписывают православное миросозерцание. Но

мировоззренческая близость Вернадскому и Фёдорову, о которой при этом говорят как о чём-то

бесспорном, с православностью несовместна. Вопрос ещё требует дальнейшего изучения.

Полезно сознавать, что совпадение некоторых внешних признаков между двумя системами ещё не

делает эти системы тождественными. Необходимо сопоставить основополагающие идеи миросозерцания

писателя и догматы православного вероучения. Можно, конечно, допустить условно понимание Бога как

космического Разума, но это будет лишь одним из свойств Бога, но не всеобъемлющей Его сущностью.

В дневниковой записи 13 июня 1952 года писатель выразил одно из коренных своих убеждений

последних лет жизни: "Быть русским, любить Россию — это духовное состояние". Мысль привлекательная.

Но что значит быть русским? Если по Достоевскому, то быть русским значит быть православным. Или

лучше принадлежать к некоему природному единству? Биографы отмечают малоцерковность Пришвина.

Осмысление же русского начала вне Церкви и Православия неизбежно приведёт к тёмной духовности.

Творчество и мировоззрение Пришвина могут быть истинно освоены только после тщательного

осмысления его дневников, которые пока даже не изданы полностью. Поэтому высказанное здесь остаётся

в значительной мере на уровне вопросов и предположений.

7

Начинать осмысление творчества Бориса Леонидовича Пастернака

(1890-1960) — лучше всего с романа "Доктор Живаго" (1946-1955), нарушая последовательную

логику развития этого творчества, но сразу выявляя важнейшее, сконцентрированное в романе как в своего