Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

времени появляются у него нереальные персонажи, наподобие медведя-молотобойца в "Котловане". Да, его

мир измышлен — не почувствовать этого невозможно, но и это не беда для реалиста (хотя в измышлениях

своих Платонов часто переступает за крайнюю черту реального). Главное, он не ставит для себя цели

изучения жизни в её реальности. Платонов хочет познать не жизнь, а смерть. Как его рыбак в "Чевенгуре".

Этот рыбак не случайный персонаж: под знаком его любопытства к смерти совершаются все события

романа, а затем и всего писательства Платонова. Революция же его тянет к себе, поскольку она для него и

есть — конец света.

Платонов познаёт смерть как долгий процесс умирания в длительности жизни. Многие персонажи

Платонова как будто не жильцы на этом свете, а всё примериваются, оставаться ли пока или уже умирать.

А жизнь им скучна и томительна.

Жизнь писатель не столько познаёт, сколько просто видит унылой, часто тошнотворной. Это не

реализм.

Мир Платонова — не "прекрасный и яростный", как он силится порой показать, а убогий и

отталкивающий. Радуются в нём нерадостно, веселятся невесело, каждый сидит в себе самом, ища

усиленно думу о чём-то важном, но никак не дающемся мысли. Платонов измышляет мир по законам

собственного любопытства к смерти.

Поэтому советские критики были не вполне справедливы к писателю. Он вообще смотрел на

материализм мира мрачно, а им казалось, что он только на их, "строящийся социализм" так взирает — и им

это не нравилось.

Смерть можно осмыслять в пространстве вечности, а можно сопрягать её с конечностью времени.

Всё зависит от веры. Какова вера Платонова?

"Религиозное душеустройство" приписывалось Платонову ещё в критике 30-х годов. Но религии

есть разные. Ныне всё чаще пытаются притянуть писателя к Православию.

Бедой нашего нынешнего литературоведения, скажем ещё раз, стало желание усмотреть

православную религиозность литературы там, где её вовсе нет. Достаточно писателю или его герою

упомянуть имя Божие, процитировать Писание и этого становится достаточно, чтобы приписать ему

христианское миросозерцание. Но Евангелие может процитировать и атеист, и даже сознательно (а многие

употребляют отдельные выражения из Писания, не всегда догадываясь об источнике). Точно так же если

Пушкин пишет "Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон..." — не значит же это, что он и

впрямь участвует в языческих жертвоприношениях. Для него это просто удобная метафора.

"Бог есть великий неудачник, — замечает Платонов в записной книжке. — Удачник тот, кто имеет в

себе, приобретает какой-либо резкий глубокий недостаток, несовершенство этого мира. В этом и жизнь. А

если совершенство, то зачем ты сюда явился?"

Вполне допустимо, что на вопрос о сочувствии той или иной религии (как и на вопрос о

направлении) Платонов ответил бы: имею свою. И какова бы ни была эта его "религия" — достаточно и

того, что воззрения писателя антропоцентричны, что явственно заметно даже по приведённым его

суждениям.

Платонов был близок русскому нигилизму, стремившемуся "место расчистить". Вот зачем нужна

ему революция и вот почему она становится для него "концом света": "старого" света. Но как художник он

опровергает самого себя, ибо за расчисткой места, уничтожением сущей природы, следует рытьё

коллективной могилы-котлована. Оттого-то и влечёт смерть его "любопытство": что за нею? Рыбак из

"Чевенгура" "втайне вообще не верил в смерть, главное же, он хотел посмотреть — что там есть: может

быть, гораздо интересней, чем жить в селе или на берегу озера; он видел смерть как другую губернию,

которая расположена под небом, будто на дне прохладной воды, и она его влекла". Интерес Платонова к

революции сродни тому же: "что там есть?"

Понятно и желание писателя "уничтожить природу такую, какая она есть": он видит мир

бессмысленно-мерзким. Прежде всего, этот мир безбожен. Подлинной религиозности, истинного Бога в

созданиях Платонова нет, духовные стремления героев его тоже сомнительны. Зато в них явно ощутимо

безбожие. Сознавал ли автор, что бессмыслица мира — именно от царящего в нём безбожия? Важно, что он

это показал.

Платонов, однако, верно высмотрел создание новой религии в утвердившей свою власть идеологии:

"Служение социалистическому отечеству — это новая религия человека, ощущающего в своём

сердце чувство революционного долга. Воистину в 1917 году в России впервые отпраздновал свою победу

гармонический разум порядка!" — пишет идеолог бюрократии Шмаков ("Город Градов").

То, до какого абсурда доходит новый мир, у Платонова отмечено многими гротескными

подробностями. Например:

"Сверх натуральной кормёжки решено было начать гидротехнические работы. Создана была особая

комиссия по набору техников. Но она ни одного техника не приняла, так как оказалось: чтобы построить

деревенский колодезь, техник должен знать всего Карла Маркса".