Читаем Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература полностью

границу. Все характеры разрабатываются Пушкиным с поэтическим совершенством, строгим лаконизмом и

психологической глубиной. Актерство и живость Самозванца, расчетливое бездушие Марины, виртуозная

ловкость двух сверхмастеров политической интриги, Бориса и Шуйского, которую они демонстрируют в

диалоге о Самозванце...

А Борису предоставляется вторая возможность изменить ход истории: в Царской Думе Патриарх

рассказывает о явлении чудес у могилы царевича Димитрия, предлагая перенести останки в Москву,

признав в них святые мощи. То есть прославить царевича в лике святых как безвинно убиенного. И тем

всенародно покаяться в совершенном злодействе? Да, такова простая логика. Патриарх здесь предстаёт

одним из тех посланцев, которые объявляют волю Божию.

Ведь тут сообщается именно о воле Творца, поскольку совершаемые чудеса ни о чем ином поведать

и не могут.

В чудесах у мощей царевича зримо проявляется логика сверхистории. Но ей противостоит логика

исторической суеты. С точки зрения этой низшей логики — Патриарх предлагает нечто нелепое: признание

чудес, через что подтверждение совершённого преступления станет и приговором Борису. С точки зрения

логики высшей — Патриарх предлагает наимудрейший выход из грозящей бедою ситуации: преодолением

греха в покаянии спасти страну.

Положение критическое. В продолжение рассказа Патриарха царь бледнел и с лица его капал

крупный пот, все замерли, боясь шевельнуться. Все прекрасно понимали, о чём идет речь. Виртуоз

политической интриги Шуйский ловко предлагает принять логику исторической суеты, чем вызывает

всеобщее облегчение и одобрение одного из бояр. Они радуются, не понимая: выручил, но направил страну

к гибели. Воля Божия была откровенно отринута.

И следующая сцена — как следствие предыдущей: поражение Царского войска. Сверхистория

также идёт своим чередом. Далее — на площади перед собором в Москве — подтверждение высшего

приговора: юродивый, еще один известитель воли Божией, сообщает эту волю: "Нельзя молиться за царя

Ирода (в данной ситуации: Бориса. — М.Д.) — Богородица не велит". Горний мир отворачивается от

Бориса. Он обречён. Самозванец может теперь побеждать или терпеть поражения — это уже не имеет

значения.

Борису в последний уже раз даётся возможность переменить ход событий, спасти царство и сына-

наследника: на пороге смерти он может и должен принести последнее покаяние, очистив душу. Но вместо

этого, подчиненный логике иной, он начинает давать наставления Феодору. Советы те поражают глубиной,

государственной мудростью, нравственной чистотой даже — в иной ситуации они могли бы принести

многие добрые плоды. Но теперь всё тщетно.

В следующей сцене расплата за нераскаянность: измена Басманова, а затем народный бунт,

подогреваемый боярами, и гибель молодого царя.

Логика сверхистории обращена не на отдельных конкретных людей, но на единство народное.

Поэтому и грех одного человека может быть возложен на всё единство. Поэтому и кара настигает не одного

Бориса. Логика сверхистории обращается против царства и поражает оставленного во главе этого царства

сына-преемника.

Убийство царевича-наследника Борисом возвращается таким же убийством, которое может начать

новую череду событий, в глубине судьбы народной творящихся. Грех нового убийства будет возложен

прежде всего на нового царя — Самозванца, ибо ему таким образом расчищается дорога к власти. Но

примет ли этот грех на себя и народ, как и прежде? Теперь "народ безмолвствует" — и в его молчании

залог возможного освобождения от греха.

"Борис Годунов" Пушкина — произведение, возносящееся на духовный уровень. Всякое

трактование его как трагедии чисто исторической, политической, социальной, психологической обречено

на неуспех. Возможно осмысление созданного Пушкиным только в категориях религиозных.

Взаимодействие человека с волею Создателя или противодействие ей — вот тема трагедии. Собственно,

трагедия заключается именно в противодействии, в неприятии долга, завещанного от Бога. Волю Творца

ощущают неложно и возвещают другим всего трое из обилия персонажей, участников событий. Важно, что

эти трое — смиренный монах, Патриарх и юродивый. Ими движет вера, им и открывается Истина.

Что противостоит вере? Безверие. Трагедия "Борис Годунов" есть трагедия безверия, ведущего к

коснению в грехе и обрекающего весь народ на бедствия.

3

Безверие стало и объединяющей темою цикла одноактных драматических произведений Пушкина,

известных нам под общим названием "Маленькие трагедии" и созданных осенью 1830 года в Болдине.

Очевиднее всего безверие проявляется в предпочтении сокровищ земных — сокровищам небесным.

Обличений приверженности к богатству и в Писании, и у Святых Отцов преизобильно, и известны они

вполне.

Тема поклонения златому тельцу, идущая от библейских времён, в русской литературе XIX

столетия осуществляется преимущественно как тема власти денег — и Пушкин стоял у истоков

Перейти на страницу:

Похожие книги

Крестный путь
Крестный путь

Владимир Личутин впервые в современной прозе обращается к теме русского религиозного раскола - этой национальной драме, что постигла Русь в XVII веке и сопровождает русский народ и поныне.Роман этот необычайно актуален: из далекого прошлого наши предки предупреждают нас, взывая к добру, ограждают от возможных бедствий, напоминают о славных страницах истории российской, когда «... в какой-нибудь десяток лет Русь неслыханно обросла землями и вновь стала великою».Роман «Раскол», издаваемый в 3-х книгах: «Венчание на царство», «Крестный путь» и «Вознесение», отличается остросюжетным, напряженным действием, точно передающим дух времени, колорит истории, характеры реальных исторических лиц - протопопа Аввакума, патриарха Никона.Читателя ожидает погружение в живописный мир русского быта и образов XVII века.

Владимир Владимирович Личутин , Дафна дю Морье , Сергей Иванович Кравченко , Хосемария Эскрива

Проза / Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза / Религия, религиозная литература / Современная проза