Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

пейзаже, различить Божий лик. Но всё же человек не спешил укрыться в "башне из слоновой кости", пряча

от всех свои сокровенные переживания. Он вглядывался в жизнь и религиозно узнавал Россию через

переживание её болей и бед, но не "по-маяковски" впитывая любовь к социалистическому отечеству, а к

России подлинной, России русского народа, в котором сумел ощутить дух его свободы:

Сквозь прошлого перипетии

И годы войн и нищеты

Я молча узнавал России

Неповторимые черты.

Превозмогая обожанье,

Я наблюдал, боготворя.

Здесь были бабы, слобожане,

Учащиеся, слесаря.

В них не было следов холопства,

Которые кладёт нужда,

И новости и неудобства

Они несли как господа.

Именно с военных лет начинают всё заметнее встречаться у Пастернака образы с религиозной

наполненностью. Попытка духовного осмысления творчества и вместе с тем слабость, недостаточность

такого осмысления у поэта запечатлелись в одном из известнейших стихотворений Пастернака "Быть

знаменитым некрасиво..." (1956).

Быть может, для Пастернака в этом стихотворении — дальний отголосок того поучения Христа,

которым открывается столь близкая поэту Шестая глава Евангелия от Матфея. Но здесь же одновременно и

гордыня душевных стремлений, тяга к самоутверждению. Цель творчества — самоотдача... Цель

творчества, в высшем смысле, — создание духовных ценностей, приближающих человека к Богу. Именно

гуманизм подменил это стремлением к самореализации (внешне это проявилось в замене анонимного

средневекового творчества авторским подписным). Пребывая именно в этой системе ценностей, поэт

противопоставил один вид самоутверждения другому, не более.

Был оставлен в стороне и вопрос, достойно ли отдаваемое, этот плод самоотдачи, того, чтобы быть

отданным? Какова ценность такой самоотдачи? Речь идёт не о Пастернаке и любом другом поэте

конкретно, но о принципе. Правомерно спросить: не принесёт ли вреда самоотдача, если "творящий"

создаст нечто ущербное по духу? Какова мера ответственности творца? Эти вопросы становятся слишком

злободневными в хаотическом пространстве рубежа тысячелетий, но остаются, кажется, в небрежении.

Стихотворение "Быть знаменитым..." написано вскоре после завершения "Доктора Живаго" и

вполне могло быть, по духу, включено в поэтический цикл главного героя. Поэту мнится, что чудо поэзии

— в даровании бессмертия, в осуществлении потребности "быть живым, живым и только,//Живым и только

до конца". Вечная жизнь, бессмертие, преодоление власти тирана-времени, возможность вырваться от него

к вечности — таково, по мнению Пастернака предназначение поэзии. Но ведь это самообман. Искусство

приобщает не к вечности, но к расширенному пространству времени. А оно, то пространство, кажущееся

бесконечным, будет поглощено "вечности жерлом" — и общей не уйдёт судьбы.

Вечность — у Творца.

Поэт не может в конце концов не ощущать того и поднимается на новую ступень. Стихотворение

"В больнице" (1956) становится духовной вершиной, на которую взошла поэзия Пастернака. Поэт

сопрягает смерть и вечность и видит возможность выхода из-под власти времени только в одном:

умирающий человек обращается к Создателю с восхищённой и благодарной молитвой. Можно, конечно,

сказать, что и в такие минуты к персонажу Пастернака не приходит чувство покаяния. И гордыни тень не

ушла...

Но будем ценить поэта за то, что у него есть.

Себя поэт ощущает сопричастным Богу в творении мира:

Мне часто думается, —

Бог Свою живую краску кистью

Из сердца моего извлёк

И перенёс на ваши листья.

Во всех этих стихотворениях как будто договаривается то, что недоговорено в романе, и автор,

поставив в нём последнюю точку, ещё не может остановиться и по инерции продолжает то, что тревожит

его, не даёт покоя.

Здесь и сила, и слабость Пастернака.

Но бессмертие...

Достигаемо ли оно этим?

8

Знаковым для искусства периода "хрущёвской оттепели" произведением стала пьеса Евгения

Шварца "Дракон" (1944), хотя и созданная гораздо ранее, но восторженно воспринятая как выражение

подлинно гуманистической истины именно интеллигентами-шестидесятниками. Кажется, "Дракон" полнее

всего сосредоточил в себе те идеи и идеалы, которые характерны для драматургии Шварца вообще. Эта

пьеса отразила гуманизм во всём блеске и во всей нищете его.

Драматург ярко показал зло, господствующее в мире, обнаружил и источник его — насильственный

соблазн, персонифицированный фигурою Дракона. При этом аллюзия Змий — Дракон здесь

просматривается здесь вполне определённо. Слабость же избранной позиции в том, что не было то

истинное, что можно противопоставить изображённому злу.

Романтические порывы отважного рыцаря, абстрактные нравственные рассуждения Ланцелота, его

готовность к долгому труду по исправлению повреждённой природы человеков, им освобождёных, кажутся

бесплодными. Шварц — антропоцентричен в своём мировоззрении. Он уповает лишь на некое внешнее

воздействие на человека, олицетворённое в пьесе Ланцелотом, но почему это воздействие должно