Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

доверил. "А тем более ещё так называемое "счастье будущих поколений". Кто его может выведать? Кто с

этими будущими поколениями разговаривал — каким ещё идолам они будут поклоняться? Слишком

менялось представление о счастьи в веках, чтобы осмелиться подготовлять его заранее. Каблуками давя

белые буханки и захлебываясь молоком — мы совсем ещё не будем счастливы. А делясь недостающим —

уже сегодня будем! Если только заботиться о "счастьи" да о размножении — мы бессмысленно заполним

землю и создадим страшное общество..."

Вот приговор — не только "коммунистическому созиданию", но и идеалу "рыночного

благоденствия". В подоснове здесь ощущается то же не собирайте сокровищ на земле...

Однако пишет Солженицын не о едином на потребу, а о земном — ищет основу для достойного

пребывания в этой жизни. В том, конечно нет ничего дурного, все мы вовсе не избегаем забот. Только

всегда имеется здесь опасность перекоса интересов, увлечённость чрезмерная земным, хоть бы и высшего

порядка. Нравственность ведь тоже сокровище земное, не забудем.

Забегая вперёд, уже в самый конец века, обнаруживаем, что уже тогда, как на главную цель

указывает писатель на сохранение русского народа и русской государственности. Не заглядывая пока

дальше, остановимся на этом. Народ — государство... Государство — народ...

О соотношении между этими сущностями писатель заставляет размышлять нас мучительно в

романе "В круге первом". Ведь невидимый мотор всего движения событий (лучше: почти всего) —

государственная измена одного из центральных персонажей, молодого дипломата Иннокентия Володина.

Это вообще больная проблема всего диссидентского движения 70—80-х годов. Не бьёт ли борьба

против государственной власти больнее как раз по народу? Власть в бетонном убежище отсидится, а бомбы

на голову кому прежде упадут?

И всё же: защищая свою землю в Отечественную войну, народ и Сталина защищал, своего же

палача, сдваивая понятия: "За Родину, за Сталина!". (А раньше не так: "За царя и Отечество"? Нет, не

совсем так: ещё и "за веру" было.) Не надо было "за Сталина"? А как разделить? Повернув штыки против

Сталина, тем и против собственного народа поворачивать приходилось. Большевики ведь так и решили

когда-то: воевать против правительства помещиков и капиталистов (кровопийц народных) — и Россию

сгубили.

Большевики в своё время всю эту диалектику проблемы тоже сознавали, и решение нашли: всё

должно поверять некими высшими истинами. Иной вопрос, что признать за истину. Для большевиков это

были "интересны революции", но не все же с ними согласны. Вот где подлинный тупик: если не будет

абсолютного критерия, все поиски и споры — обречены.

Для Солженицына (и его персонажей, вслед за ним идущих) борьба против Сталина несомненно

верна. Поэтому в романе измена Володина не есть для автора нравственная компрометация персонажа.

Володин пытается "отнять" у Сталина бомбу (то есть не дать выкрасть её секрет у американцев),

потому что бомба эта в руках Сталина может обернуться всеобщей гибелью.

Вывод — это государство отвратительно в своей сущности и борьба с ним необходима. Такому ли

государству бомбу давать?

Простой мужик, дворник Спиридон, искалеченный этой властью, системой, передовым строем,

мыслит жестоко. Он готов на голову всего народа бомбу накликать, только чтобы "Отец Усатый" в живых

не остался. И это как решительный аргумент в защиту предательства: это — глас народа.

Но ведь так же рассуждали и "борцы с проклятым царизмом"! Пусть погибну, но другие счастье

узрят! И так же большевики кричали (а потом Мао, Сталин китайский): пусть миллионы погибнут, а

оставшиеся вкусят блаженства на земле. Одно сомнительно: узрят и вкусят ли? А вдруг те, у кого бомба

есть уже, её тоже во зло употребят? Но тогда всё ведь рушится? Ради чего так радеть о слабости России

перед Западом? Как можно отдавать Западу роль высшего арбитра? И Володин всё-таки предатель. И

ничего не стоят все его прозрения, как бы ни верны были они сами по себе. Тупик.

И есть ли выход из этого тупика? Разрешима ли сама проблема отношения к тирании вообще? Что

ей противопоставить?

Вера отвечает: смирение и существование по правде Божией. Писатель позднее (в "Архипелаге")

признал: и кара Божия — ко благу человека. Значит, смирись и не призывай бомбы. Тем более на рядом

пребывающих. Иначе чем ты лучше будешь того же тирана? Он твоею жизнью завладел, а бомба

призванная чем лучше?

Но смирение не будет ли соучастием во зле? И вновь пошла мысль по кругу.

Смирение есть следование воле Божией.

— Но как её познать?

— Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

Надо не бомбу накликать, а сердце очищать. Что познает копающийся в грязи своей душевной?

Свою грязь только. Внутреннее очищение необходимо, а не бомба. А для этого вера необходима.

Всё мы выходим к одному и тому же. Иначе обречены ходить по кругу — без выхода.