Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

самое уязвимое место. Он-то был уверен, а вдруг оплошал хоть в чём-то уже? В том же рассуждении о

бомбе, к примеру...

Есть ли вера в этих людях? Такой же Спиридон, только зовущийся Иваном Денисовичем Шуховым,

вспоминает о Боге при сильной нужде, но редко:

"И тут же он остро, возносчиво помолился про себя: "Господи! Спаси! Не дай мне карцера!"

По пословице "Пока гром не грянет, мужик не перекрестится".

Шухов же может и по привычке восславить: "Слава тебе, Господи, ещё один день прошёл!" Но на

слова Алёшки-баптиста отвечает не без скепсиса:

"Услышал Алёшка, как Шухов вслух. Бога похвалил, и обернулся.

— Ведь вот, Иван Денисович, душа-то ваша просится Богу молиться. Почему же вы ей воли не

даёте, а?

Покосился Шухов на Алёшку. Глаза, как свечки две, теплятся. Вздохнул.

— Потому, Алёшка, что молитвы те, как заявления, или не доходят, или "в жалобе отказать".

И вообще незаметно, чтобы молились русские православные, а если вдруг выделится кто, то

особый:

"Там, за столом, ещё ложку не окунумши, парень молодой крестится. Бендеровец, значит, и то

новичок: старые бендеровцы, в лагере пожив, от креста отстали.

А русские — и какой рукой креститься, забыли".

Писание во всём бараке шуховском один лишь читает." тот самый баптист Алёшка (а кроме

сектанта и верующих не осталось? выходит так), он и разговоры ведёт о вере. Текст ему, правда, выбрал

автор для чтения приметный, как освящающий всё лагерное сидение:

"Баптист читал Евангелие не вовсе про себя, а как бы в дыхание (может, для Шухова нарочно, они

ведь, эти баптисты, любят агитировать, вроде политруков):

— Только бы не пострадал кто из вас как убийца, или как вор, или злодей, или как посягающий на

чужое. А если как христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь".

Читает баптист не Евангелие, а Апостольское Послание (1 Пет. 4,15—16), но для Шухова нет

разницы. Однако текст Писания высвечивает насквозь: а ради чего сидят эти люди здесь? Нет,

большинство вовсе не как злодеи, но ведь и не во имя Христово, но ради своей "родины" и своей "религии"

— семьи да земли. Не в осуждение это скажем (мерзко, грешно тут осуждать), а просто отметим как

данность.

Народ предстаёт у Солженицына какою-то полуязыческой массой, не вполне сознающей свою веру.

Вот праведница Матрёна, без которой и "вся земля наша" не выстоит. А её вера какова? Весьма

неопределённа она. В чём же праведность Матрёны? В нестяжательности. Может, жила просто по душе,

проявляя природную её христианскую суть? А может, не так и важно, есть вера, нет ли — был бы человек

хороший и жил бы не по лжи? Нет, сам Солженицын такому пониманию противится.

Рассказ "Случай на станции Кочетовка", помещённый под одной новомировской обложкой с

"Матрёниным двором", не был, кажется, должно оценён в своё время: все критики тогда дружно на

Матрёну кинулись. А в рассказе том писатель дерзнул на задачу из труднейших: показать положительно

прекрасного человека. И, действительно, дал поразительный образ праведника, не уступающего и Матрёне.

Лейтенант Вася Зотов, главный персонаж рассказа, — нестяжатель, аскет в быту, душой за дело

болеющий: без таких... ну, не земля, но дело хотя бы нужное — не стоит. Вокруг — больше о своём

пекутся, не о всеобщей нужде. Он готов на жертву ради всеобщего. Вася совестлив, чист, и в малом не

согрешит. Оставленной под немцами жене хранит верность, сопротивляясь в том давлению окружающих.

Не заедает его среда. Его уж и соблазнить пытаются в открытую бойкие женщины — он не может пойти

против себя.

И вдруг случай. Беззащитный человек, доверившийся Зотову, обрекается им, этим положительно

прекрасным героем, на гибель в бериевском лагере. Да, там будет зверствовать лейтенант Волковой, но

отдаст человека в его власть — чистый мальчик лейтенант Зотов. По злобе? Нет, нет, заботясь всё о том же

высшем благе.

Вася Зотов служит Революции (именно так, с большой буквы: это его божество). Он служит "делу

Ленина", он служит злу и сотворяет зло, даже не догадываясь о том (только совесть глухо точит душу).

Оказывается, зло может исходить и от хорошего человека. Потому что небезразлично для всякого, какова

его вера. Вера ложная закрывает истинное различие между добром и злом, и человек оказывается

беззащитным: творит зло. Таков праведник Вася Зотов. Вспомним у Достоевского: совесть без Бога может

дойти до самого ужасного.

А истинная вера среди народа — в небрежении. Символом становятся для Солженицына

разорённые по всей земле храмы. Не только время да стихия — сам народ разорял (и разоряет сегодня)

Божии храмы. Никуда не уйти от этой жестокой правды.

Но если так, то для чего же все призывания "жить не по лжи"? К кому? К тем, которые всё топчут?

А они спросят: а зачем "не по лжи", если так удобнее, легче и приятнее? Они ведь вперёд не смотрят.

Нравственность — хорошо, да откуда её взять?

О нравственности многие у Солженицына говорят. О справедливости, о совести душа у людей