Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

искажений и прикрас. И сам разъясняет это своё свойство; "Народопоклонство — тоже русская черта, но

холодное и бездушное обожествление народа никогда и ничего утешительного к его судьбе не добавляло".

Но что есть народ? Судящий о народе обязан разъяснить это понятие и определить основные его

особенности. Распутин об этом пишет так:

"...Говоря о народе, необходимо сразу разделить понятия. Есть НАРОД как объективно и реально

существующая в каждом поколении физическая, нравственная и духовная основа нации, корневая её

система, сохранившая и сохраняющая её здоровье и разум, продолжающая и развивающая её лучшие

традиции, питающая её соками своей истории и генезиса. И есть народ — "в широком смысле слова, всё

население определённой страны", как читаем мы в энциклопедии. Первое понятие входит во второе,

существует в нём и действует, но это не одно и то же".

Не вернее ли сказать: народ тот, кто слушает слово Божье и исполняет его. А если нет таких? Тогда

и народа нет.

Ко всем ли народам применить можно такую меру? Мы речь ведём только о русском: если уж

определили его богоносцем, то никуда не деться. А коли утратил Бога, то и смысла нет ему быть. Жестоко,

да что поделаешь...

Взглянем же, как народ изображён у Распутина. Осмыслим важнейшее: какова вера у народа в

изображении Распутина.

Не символом ли угасания духовности в народе стала важная подробность жизни Матёры: "Была в

деревне своя церквушка, как и положено, на высоком чистом месте, хорошо видная издалека с той и другой

протоки; церквушку эту в колхозную пору приспособили под склад. Правда, службу за неимением

батюшки она потеряла ещё раньше, но крест на возглавии оставался, и старухи по утрам слали ему

поклоны. Потом и крест сбили".

Старухи Бога ещё помнят. Недаром та же старуха Анна ("Последний срок"; 1970), в недолгий срок

слабого оживления сил, говорит твёрдо: "Мы ить крещёные, у нас Бог есть".

В старухе Дарье ("Прощание с Матёрой") совершается естественное внутреннее побуждение:

обращение к Богу при всяком неправедном, пусть и малом, действии окружающих. И она же в простоте

души своей молитвенно обращается к Богу, ощущая собственную и всеобщую виновность во всём и свою

чуждость идущему неведомому новому укладу.

А у молодых того уже нет. Уже внук Дарьи, Андрей, скептически воспринимает разговор о душе.

Настёна ("Живи и помни", 1974) даже и креститься не знает как и скорее языческое заклинание творит в

момент сошедшего на душу страха.

Своё понимание религиозной жизни народа уже на исходе века Распутин ясно выразил в статье "Из

огня да в полымя (интеллигенция и патриотизм)" (1990): "Народ пошёл в церковь от усталости и отчаяния,

от внушённого ему официального суеверия. Душа дальше не выдержала идолопоклонства и беспутья.

Россия медленно приходила в себя от наваждения, во время которого она буйно разоряла себя, и вспомнила

дорогу в храм. Но вспомнить дорогу ещё не значит пойти по ней; если бы Россия была верующей, то и тон

наших размышлений был бы иным. Она, быть может, только приготовляется к вере. Времена разорения

души даром не прошли; проще восстановить разрушенный храм и начать службу, чем начать службу в

прерванной душе. В ней нужно истечь собственному источнику, чтобы напитать молитву, которая, прося

даров, могла бы поднести и от себя. Но то, что источники эти просекаются сквозь засушь, сомнений не

вызывает, и запаздывают они лишь к страждущим, которые, страждая, не знают, чего хотят".

Вот что, по сути, изобразил писатель в своих повестях: суеверие, идолопоклонство, беспутье,

наваждение. Но и то, что источники-то где-то таятся, пусть и в душах, уходящих из жизни.

Распутин видит прямую связь между началом такого оскудения жизни и разорением земли: лес ли

без ума вырубали, или затопляли всё без разбору, дома и могилы родные уничтожали. Землю разорили,

воду замутили — чего хорошего от того ожидать? И нравственность во всём истрепалась, куда ни глянь.

Даже когда как будто пытаются обиходить землю — всё равно корёжат.

Распутин жестоко судит переустроителей земли, уничтоживших лучшее, сгоняющих людей на

худшее (это общая проблема всего советского переустройства жизни, включая и всевозможные стройки

века, воспетые безбожными поэтами). Но ведь корёжить землю стали люди с душой покорёженной. Когда и

кто её так? И почему допускал человек душу свою так испоганить, что и не понял, сам не заметил, как

жизнь истощается?

Кажется, в "Прощании с Матёрой" Распутин пропел отходную русской деревне. Воскреснет ли она?

"Молчит земля.

Что ты есть, молчаливая наша земля, доколе молчишь ты?

И разве молчишь ты?"

Так завершает писатель повесть "Пожар" (1985), горький упрёк нынешней нашей жизни. Эти слова

можно бы вознести эпиграфом ко всем повестям Распутина. А разве не с того ли всё началось, когда храм

на возвышении разорили и крест с него убрали?

Распутин о том как бы и мимоходом сказал, намного больше места отведя рассказу о "царском