Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

Скажем ещё раз: качество отображения окружающего мира в большой степени зависит от качества

видения мира. Принцип целенаправленного отбора и интерпретации отобранного начал использоваться в

постмодернизме для утверждения порочного восприятия бытия.

Первою попыткою постмодернизма во всеуслышание заявить о себе стал альманах "МетрОполь"

(1978), принесший маленькие неприятности и немалую популярность участникам этой скандальной затеи.

Если непредвзято оценить именно постмодернистские произведения этой скандальной книги

(Ахмадулиной, Ерофеева, Попова, Аксёнова, Горенштейна), то к большинству можно отнести мнение

С.Залыгина: они — "за пределами литературы". Но тут-то и закавыка: по каким критериям "за"?

Постмодернизм ведь не признаёт никаких критериев. По меркам постмодернизма — необходимо признать

существование искусства без берегов, литературы без пределов. Иные теоретики его прямо высказываются:

всякий текст есть литература и имеет право на существование. И никто не имеет права отказывать ему в

этом праве.

Что же до тошнотворной картины мира, какую являют этому же миру постмодернисты — так они

вовсе не связывали себя обязательством оптимистически взирать на него. Альманах "МетрОполь", этот

первый публичный опыт постмодернизма как направления, обнаружил все грядущие его пороки вначале не

вполне проявленные.

Показательна дальнейшая эволюция главного организатора альманаха, Виктора Ерофеева (р.

1947).

В том, что он написал после "МетрОполя", заметно несомненное нарастание извращённого

миросозерцания. Цитировать что-либо из Ерофеева очень трудно, поскольку все его опусы вызывают

физиологическую брезгливость. Пакостное воображение автора сочетается у него с гнусными

кощунствами, богохульством.

В осмыслении проблемы телесной жизни, основной в постмодернизме, Ерофеев обнаруживает все

изъяны разорванного сознания. Вот одно из его рассуждений:

"Дело в том, что отношение к человеческому телу в нашей культуре всегда было резко

отрицательным — отсюда и ... то ощущение греха... Западное, возрожденческое видение тела как источника

красоты мы не усвоили, восточное, где тело воспринимают как божественный сосуд, благополучно

утратили".

Отношение к телу в русской культуре отрицательным не было никогда, не нужно наговаривать.

Восточного восприятия тела мы утратить не могли, ибо это восприятие религиозно в основе своей, а мы

никогда ни индуистами, ни буддистами, ни кем иным не были. Наше отношение к телу основано на

христианской трихотомии. Ерофеев же как будто никогда и не слыхал о единстве в человеке тела, души и

духа. Повторим: жизнь тела тогда признаётся в православной культуре греховной, когда тело начинает

претендовать на самодостаточную ценность и отвергать свою зависимость от верхних уровней бытия

человека. Вот "откуда взялось" отношение к телу в русской культуре. А вовсе не от того, что наговорил

Ерофеев.

Для православного человека: земное тело, как и всё в материальном падшем мире, несёт в себе

следствия грехопадения: страсти, страдания, тление, смерть. Обожествлять всё это бессмысленно. Но

Православие учит: обожение человека как цель бытия, как то, что последует за спасением, даст человеу

преображённое тело, лишённое последствий первородной повреждённости. Именно такое тело изображает

русская икона. Западное искусство (именно искусство), основанное на религиозном отпадении Запада от

православной полноты Истины, такого понимания тела не знало, поэтому именно в непреображённом теле

начало усматривать источник красоты. Какой красоты? Духовной? Нет: секулярной, той, которая

двойственна по природе и может служить как Богу, так и дьяволу. Что мы ясно различаем в

постмодернизме, у того же Ерофеева.

Ерофеевское осмысление проблемы тела ясно выражено в романе "Русская красавица" (1982).

Автор настаивал, что это произведение многослойно, что оно рассчитано на постепенное раскрытие многих

смыслов, таящихся в глубинах текста. Да, там есть и слои, и смыслы, которые порою трудно выкопать из-

под словесных нагромождений. Но все обнаруженные смыслы на поверку — такие гнилые, что отвращение

охватывает. К тому же в этом романе больше, чем слоёв и смыслов, — разного рода пакостей и

извращений.

Автор, впрочем, непрочь рассказать и о религиозных поползновениях заглавной героини романа,

русской красавицы Ирины Владимировны Таракановой, обладающей прекрасным телом и живущей всеми

радостями этого тела. Но можно и пожалеть грешницу Ирину, поскольку порою в ней начинают

пробуждаться потребности более сложные. Она всё-таки потянулась к Богу, но потянулась как бы из

возникшего страха наказания, и не наказания ей захотелось, а награды за свои грехи. Она в своих грехах

Бога обвиняет: зачем создал человека грешным? Раз создал грешными всех, то и простить всех надо. Та