Вера в свободу. Практики психиатрии и принципы либертарианства

Кандел не дает ни урокам истории политики, ни урокам истории психиатрии притормозить свой энтузиазм в проповедовании собственного символа веры, — а именно, что мозг выделяет мысль точно так же, как почки выделяют мочу. В интервью он поясняет:

«Я занялся биологией памяти потому, что искал проблему, которая была бы глубокой и в то же время поддавалась бы редукционистскому подходу, соответственному для психиатрии». Здоровые поведенческие изменения основываются на памяти и обучении… Кандел указал в своей статье 1998 г., что сам Фрейд изначально искал «нервную модель поведения в попытке разработать научную психологию»… Изобретение эффективных психиатрических препаратов на протяжении трех десятилетий побудили психиатрию встретиться с нейронаукой… технология визуализации, к примеру, способна разделаться с различием между «органическими состояниями», отмеченными очевидными поражениями мозга, и «функциональными», которые до сих пор отражаются только лишь в поведении. «В той мере, в которой психотерапия помогает», — объясняет Кандел, — она должна что-то делать внутри мозга… соответственно встает вопрос, что наиболее эффективно для конкретного пациента. Так когнитивная нейронаука и молекулярная биология будут способны установить физические структуры и биохимические сигнальные системы мозга, связанные с различными составляющими классической психоаналитической модели разума… Тем, кто опасается, что он низводит психиатрического пациента до набора биологических функций, Кандел отвечает: «Пациент представляет собой набор биологических функций», — и вновь смеется142.

Кандел называет психиатрические препараты «эффективными», как если бы это было фактом. В действительности эффективны лишь некоторые психиатрические препараты, и эффективны они лишь в том, чтобы сделать поведение пациента приемлемым для его семьи или психиатра. О действительной эффективности любого психиатрического препарата не приходится говорить до тех пор, пока у нас не имеется объективных маркеров заболеваний, которые они якобы излечивают. Кандел также провозглашает свою версию симплистического биологического редукционизма и бескорыстно проповедует о пагубности частной прибыли: «Как и всякое знание, биологическое знание — обоюдоострый меч. Его можно использовать как во зло, так и на благо, как ради частной прибыли, так и для общественной пользы… Науками о мозге часто злоупотребляли и могут злоупотребить опять, ради социального контроля и манипуляций… единственный способ поощрить ответственное применение такого знания — основывать применение биологии в общественной политике на понимании биологии»143.

Слышать подобное от человека, который сам побывал беженцем от «общественной политики, основанной на понимании биологии», удручает. Мы также можем выяснить, невзирая на осуждение Канделом «частной прибыли», что он и его коллеги используют плоды своих трудов именно с этой целью: «Каждый из троих человек, разделивших между собой Нобелевскую премию 2000 г. по медицине за рассеивание тайн мозга… стал предпринимателем, создавшим биотехнологическую компанию»144.

Нейроэкономика: одержимость нейросциентизмом