Вера в свободу. Практики психиатрии и принципы либертарианства

Наивно полагать, что модная научная модель определенной эпохи — космологической, горологической (связанной с составлением гороскопов), электронной или нейробиологической — способна объяснить человеческие поступки. Она не может. Современный нейронаучный поиск местоположения разума как того, что принимает решения, — не более чем новая версия средневекового поиска схоластами местоположения души, исполнявшей ту же самую функцию. Декарт располагал душу в шишковидной железе. Когда наука вытеснила религию, разум заместил душу, и люди начали искать место для разума. Неудивительно, что они обнаружили его в мозге, переоткрыв «открытие» великого языческого врача Гиппократа, утверждавшего: «Людям следует знать, что ниоткуда, кроме мозга, не появляются радость, уныние и стенания… одним и тем же органом мы становимся бешеными и безумными, и страхи и ужасы нападают на нас»145.

Я не первый, и не буду последним, кто жалуется на одержимость современных умов сциентизмом, c его в равной мере очевидными обещаниями и бедами. Математика — язык естественных наук — весьма полезный инструмент: она позволяет нам увидеть то, что по-иному невидимо. Метафоры — язык социальных наук — могут с легкостью делать прямо противоположное. Когда их путают с реальными вещами, метафоры способны не позволить нам увидеть очевидное. Вот почему в естественных науках знание может быть добыто только вместе с овладением специальными языками. В то же время в человеческих делах знание может быть добыто только за счет овладения тонкостями повседневного языка и умения видеть сквозь риторику религии, политики и психиатрии.

Из-за того что измерение количеств, выражаемых в математических терминах, послужило основой для естественных наук, сциентизм общественных наук поначалу опирался на подражание математике, прибегая к ее методам. Психиатры и психологи создали психометрию — психологическую теорию и метод психического измерения, а экономисты — эконометрию, применение статистических методов для изучения экономических данных и проблем.

Современный психиатрический сциентизм опирается на «неврологизацию» поведения. По мере того как эта тенденция набирает обороты, приставка «нейро» приобретает магическую словесную власть. Чтобы сделать некое вмешательство или деятельность научными — и поддержать заявление о том, что психические заболевания являются болезнями мозга, — достаточно дать им название, которое начинается с модной приставки. В добавление к нейроанатомии, нейрофизиологии и нейрохирургии мы теперь заговорили о нейролептических лекарствах, нейрорадиологических исследованиях, нейрофизиологических тестах, нейротрансмиттерах, нейрохимикатах, нейрофармакологии, нейробиологии, нейронауке, нейролингвистике, нейроэтике, нейрофилософии, нейроэпистемологии и — наконец — нейроэкономике.

Что такое нейроэкономика? Это нелепая попытка придать научный статус экономике за счет низведения коммерческого поведения до нейроанатомии и нейрофизиологии. Согласно Полу Заку, профессору экономики в университете Клермонт Градуейт в Калифорнии, «точно так же как основное направление психологии обратилось к поиску объяснений поведения, основанных на деятельности мозга, то же происходит и в основном направлении экономики… чтобы понимать экономические решения, вы должны понимать мозг… одно из обещаний нейроэкономики — раскрыть основу «нерационального» финансового поведения»146. Утверждение «чтобы понимать экономические решения, вы должны понимать, как работает мозг» — это чушь. Если бы оно было правдой, то «понимать мозг» мы были бы должны для понимания не только экономических решений, но также моральных, политических, математических, личных и каких угодно еще решений.

С моей точки зрения, нейроэкономика — это псевдонаука, якобы основанная на нейрорадиологии и якобы доказывающая, что выбор экономического решения — это иллюзия. Мы не делаем выбор, это делают наши мозги. Сообщения авторов, пишущих на темы науки, по этому вопросу ошеломляюще некритичны. Сандра Блейксли, пишущая для «Нью-Йорк таймс», поясняет: