Вера в свободу. Практики психиатрии и принципы либертарианства

Во второй главе я показал, что либертарианские принципы владения собой и неагрессии делают сомнительным применение идеи «психического заболевания» в обществе. Если этим термином описывают настоящее преступление (не просто нарушение закона, поскольку закон часто запрещает отправление основных прав человека), то преступник подлежит наказанию. А если термином описывают «состояние сознания», то человек — называемый профессионалами психиатрии «душевнобольным» — должен быть огражден от вмешательства представителей принудительного аппарата государства. Поскольку психологи и психиатры профессионально и силой закона обязаны лишать «серьезно душевнобольных» индивидов свободы, они не могут быть одновременно либертарианцами и профессионалами в психиатрии. (Меня называют психиатром, но я не психиатр. Я не верю в психическую болезнь и не лечу таковые383.)

«Идеи имеют последствия», — предупреждал Ричард Уивер384. Их имеют и слова, которыми идеи выражены. Эти последствия зависят от социального контекста. Термин «еретик» безвреден, когда его произносит религиозный служитель в Америке. Он не безвреден, если его произносит мусульманский служитель в Саудовской Аравии. Сходным образом, термин «душевная болезнь» может не повлечь за собой (глубоких) последствий, если его произносит обычный человек. Однако он создает далеко идущие, обычно разрушительные последствия, если его произносит психолог или психиатр, особенно в правовом контексте. Брэнден постоянно использует термин «психическое заболевание», не отвергая его последствий. Его преданное верование в душевную болезнь лишает силы его протесты, касающиеся личной свободы и личной ответственности.

Каждому знакомы многочисленные способы, которыми люди используют термин «душевная болезнь» — или его синонимы, такие как «безумие», «сумасшествие» или «не в себе», для того чтобы избавить себя или других от ответственности за неприемлемое поведение. Защита по безумию, требующая «диагностирования» душевной болезни уполномоченными на это психиатрами или психологами, представляет пример такой магически-религиозной роли, которую понятие «психического заболевания» играет в законе и повседневной жизни385. Более того, критерий номер один на получение выплат по инвалидности не только в Америке, но и во всех остальных «развитых» странах — иметь освидетельствование психиатром или психологом в статусе «психически больного»386. Насколько мне известно, в своих объемных трудах Брэнден нигде не признает этого аспекта понятия «душевная болезнь».

На протяжении более трехсот лет врачеватель безумия, алиенист, психиатр и психолог держались за идею душевной болезни, как священник — за идею Бога. Это не удивительно. Клирики — эксперты по Богу и дьяволу. Клиницисты — по психическому здоровью и психическому заболеванию. Брэнден любит называть себя «клиницистом».

Судный день

«Судный день» — книга, писать о которой трудно в силу откровенного эксгибиционизма этого текста. С самого начала Брэнден сообщает нам: «Если мать страдала тревожным расстройством, отец был пассивно-агрессивен. Я не чувствовал близости ни к кому из них, хотя порой испытывал жалость по поводу того, что ощущал как безрадостность их жизни»387. Жалость — продукт презрения и нарциссизма.

Жена Брэндена Барбара была элегантной, исключительно красивой молодой женщиной. Айн Рэнд, бывшая замужем за Фрэнком О’Коннором, была старше Брэндена на двадцать пять лет. Чтобы обеспечить себе покой в связи со своей сексуальной связью, Брэнден и Рэнд заручились согласием на нее от своих супругов. Этот договор воплощал их идею «разумной жизни». «То, что мы занимались любовью в спальне Айн и Фрэнка, — пишет Брэнден, — порой было трудно вынести. Однако это оставалось символом нашей связи в самой ее гармоничности… когда она смотрела на меня, это был взгляд жрицы, размышляющей об объекте своего почитания»388.

Брэнден пишет, что Рэнд «имела психологическую теорию» касательно чего угодно. Спустя годы он, кажется, по-прежнему не подозревает, что она — мастер самооправдания: что бы она ни делала, это было «разумным». Барбара расстроена ролью сексуального камердинера/идола, которую ее муж занимает в жизни Рэнд. В присутствии Брэндена Рэнд поучает Барбару. «“Это не значит, что Натан тебя не любит, — говорит она, — точно так же, как я люблю Фрэнка”. …я [Натаниэл Брэнден] мягко добавил: “То, что случилось между мной и Айн, должно было случиться. Это не меняет ничего в моих чувствах к тебе”. Я говорил это всерьез»389. Барбара продолжала «нервничать».