Иноколь беросы кликали таку звёздочку: Бероским Васильком аль Звездой Алатырь. Оглядев тот заоблачный и словно небесный свод чертогов, малец опустил голову и вуставился на пол который также, як и потолок, был чорного цвета и на нём блистали серебристы аль белы звёзды, по виду небольше ноготка. На евонтом изумительном полу уповалку, раскидав руки и ноги, лёжали и крепко спали литаглы, их было много так, шо становилось не можным сосчитать. Некие из литаглов крепко сжимали у руках те самы серповидны топоры, некие из них спали сидючи, привалившись к стене, и у руках ихних ничавось не було. У те внуки СтриБога которые спали в обнимку с оружием были обмотаны у чёрны холсты, а те у кыих ентовы топоры отсутствовали, казали красны одёжы, коротки до колен и без рукавов. А у глубине палаты на каком-то огромном белом стуло с высоким ослоном и подлокотниками, со резными, мощными ножками, свесив главу на грудь, обхватив ручки, крепко впившись у них подушечками пальцев, восседал и вовсе здоровенный летагл. Вон будучи намного крупнее усех тех кто лёжал на полу, аль сидел прижавшись к стенам, верно значилси туто-ва старшиной, и смотрелси дюже страшным. И усё из-за того, шо лишайники укрывавшие евойну главу, щёки да подбородок, опускались ему на грудь и имели чёрно-пепельный цвет. А загнутый, схожий с птичьим клювом, нос, вже перьломанный посерёдке, был свёрнут на сторону, отчегось и лицо его чудилось вроде як потянутым улево. На голове у эвонтого литагла, прямо на лишайниках поместилси тонкий с палец ширшиной обод златистого цвету, в гладь полотна, какового були вставлены синии самоцветны каменья. Борила сделал несколько робких шагов по палате и тихое касание его голых подошв отозвалси звуком плюханья ног по воде. Он подошёл к замершему шишуге, и встал обок. Гуша протянул руку уперёд, и, направив палец на литагла восседающего на стуло, молвил:
— Энто их цалёк, — и хотя шишуга сказал те слова еле слышно, но голос его, прокатившись по палате, будто отскочил от стен и наполнил усё пространство окрестъ ухающим гулом. Гуша вуслыхав то гуканье, испуганно оглядилси, но узрев, шо усе почивают и токмо изредка колыхаются от дыхания на них одёжи, чуть видно трепещутся лишайники под носом, порывисто выдохнув, повторил:
— Энтот цалёк, — шишуга сторожко обошёл лежащего пред ним литагла, своими длинными, исхудавшими ножищами преграждающего путь, и продолжил пояснения, — он самый и исть глава плидатиль… Он больши сих хотил быть биссмилтным, ак иго дид СтлиБог и отиц Асул Осиння витла Пловий…
— Провей, — поправил Борилка шишугу, усё ищё оставаясь на прежднем месте.
— Во…во…Пловий, — кивая произнёс Гуша. — Он сын Пловия дюжи хотил жить вично… тяперича иво жилани исполнилось… кху…кху…кху, — засмеялси шишуга. — Ныно вон жить вично, плавда спит… но зато вично. Шишуга подошёл прямёхонько к стуло, на котором восседал сын Осеннего ветра Провея, и, протянув руку уверх, достал вытянутым кончиком острого когтя до округлой каменной ручки, коребнув ейну белу поверхность, меже двумя слегка расставленными пальцами царька сице, шо на ней осталась тонка сера полосочка.
— Энто сидалищи, — пробалабонил Гуша своим сиплым, низким голосом. — Сидалищи…, — нанова протянул вон энто слово, вкладывая у него каку-ту нежность аль трепет, а може сразу и то, и иное. — Вись како чудно ито сидалищи… У насиго цалька тож исть сидалищи… токась воно поминьши и поплощи… У насиго цалька Куллыпы, так иго кличуть…
— Як… як… его кличуть? — перьспросил Борила, вуслыхав вроде знакомо, и у то ж времечко вельми исковерканно слово.
— Куллыпа…Куллыпа, иго зовуть, — недовольно повторил Гуша и кинул у сторону стоящего мальца сёрдитый взгляд, по-видимому, поражаясь его бестолковости. — И у Куллыпы сидалищи из длива и мхов вуклашино… Ну, а у энтого из каминья… Вон большинький цалёк, и иму пользитильно имать большинько сидалищи. Нежданно царёк литаглов едва заметно подалси уперёдь и евойна яичного вида глава тяжелёхонько вздрогнула, а лишайниковые волосы пошли малыми волнами, словно их коснулси лёгкий порыв ветра, вон издал тихое, еле различимое ур…р…р… И немедля Гуша издал громкое, раскатистое а…а…а… да прыгнул прочь от сидалища царька. И як тока стопы шишугинских ног коснулись каменного пола, он мигом побёг вон от места приземления, стараясь аки можно бойчее егось покинуть. Одначе минуя лёжащего на полу литагла, шишуга невзначай, а може и нарочно задел здоровенну плюсну того, коя ужо по длине була больче локтя. Нога удруг закачалась туды-сюды, а опосля резко дёрнулась у колене, малёхо согнулась и вдарила вубегающего Гушу у сраку. Вудар был таким мощным, шо шишуга подскочив квёрху, полетел, расставив махонисто руки, будто желаючи с кем-то вобняться, уперёд. И врезавшись у стоящего Борилу сшиб того с ног, да завалившись на мальчугана, смягчил собственное падение.