Верхний мир

– В психологии есть одна старая теория… – Она сняла наушник и положила его на стол. – Она гласит, что, когда ты в детстве переживаешь травматическое событие, некая часть тебя застревает там, в этом возрасте. С одной стороны, ты слишком боишься встретиться лицом к лицу с этим экстраординарным моментом в прошлом, а с другой – уйти от него дальше, вперед. И поэтому остаешься в нем, попавшись в ловушку времени.

Ненавижу, когда люди говорят «экстраординарный» про всякие ужасные вещи. Но это не объясняло, почему у меня сердце сейчас стучало молотком и скрипели зубы. Я уставилась на ноги, чтобы они не задергались или другим способом не выдали моих чувств.

– Возьмем, к примеру, твоего прежнего учителя, доктора Эссо. Судя по тому, что ты рассказывала мне на прошлой сессии, он не смог принять случившееся той ночью и до сих пор пытается изменить события, произошедшие, когда ему было шестнадцать, словно с тех пор не прошло много лет, – она сняла очки, помолчала. – Иногда, глядя тебе в глаза, Риа, я вижу там ребенка.

Я отвернулась к окну, обхватила себя руками за ребра, сжала. Мне ведь в куче других мест сейчас надо быть…

– Я вижу ребенка, который мечтает о том, чтобы мама его обняла, и отказывается отпустить ее. Эта малышка в тебе боится будущего – и совершенно правильно. Но она не права, когда говорит, что ты ничего в нем решать не можешь.

– Да говно вы говорите! – огрызнулась я, глядя в сторону.

Одна мысль о том, что ее слова – правда, приводила меня в ужас. Потому что если я ответственна за свое будущее, значит, была ответственна и за прошлое тоже. За все приемные семьи, за все, что случилось с доктором Эссо… и с мамой.

– Вы вообще не врубаетесь, о чем говорите!

– Я мало что смыслю в физике, если ты в этом меня обвиняешь. И не уверена, что кто-то может авторитетно объяснить тебе, кто выиграет матч между свободной волей и детерминизмом. Но вот что я знаю и во что верю до последнего атома моей души, так это в то, что если прямо сейчас тебе некуда двигаться, так не обязательно будет всегда.

Так, с меня хватит! Хватит взрослых, которые сначала учат меня жизни, а потом преспокойно из нее исчезают. Она как раз собиралась изречь что-то еще, когда я вскочила, одним прыжком оказалась у стула и скинула блокнот у нее с коленей.

– Клянусь, если вы еще хоть одно слово напишете про меня в своем долбаном блокноте, я разнесу на хрен эту комнату!

Я наставила ей палец промеж глаз – он трясся, как и вся остальная рука. Не отводя взгляда, Анахера встала и слезла с каблуков, потом закатала рукава, аккуратно, по складочке. Я вытянулась над ней во весь рост и прощелкала все костяшки, одну за другой.

Она смотрела на меня не мигая.

– Что ты хочешь сказать ей, Риа? Что ты всегда хотела, чтобы она поняла – эта младшая ты, все эти годы? Что хочет сказать она?

Она подняла свои бронзовые руки в жесте мира.

– Ты, возможно, уже знаешь слова. Или нет – это тоже о’кей. Просто дай ей шанс.

Совершенно нелогичная просьба… – но она порвала меня пополам. Одна половина хотела вылететь отсюда пулей. Другая пригвоздила меня к месту.

Я все же вырвалась и попыталась пройти три метра обратно, туда, где сидела, но тут комната завертелась. Даже потолок, и тот как-то накренился. Коленки обмякли, и дальше я уже сидела на полу. А на меня дождем рушились пятнадцать лет лютой боли – все и сразу.

Один день. Ничего больше. Дайте мне один день, когда я пойду вечером спать, зная, что проснусь, и меня будет достаточно. Что я буду, какая надо. Все, больше не могу, это слишком. Я перевернулась на бок – грудь раздирало – и отчаянно зарыдала в ковер.

– Прости, – прохрипела я, когда наконец набралась храбрости заговорить. – Прости, что я все испортила, мама!!!

– Здесь не за что просить прощения, – через несколько мгновений раздался голос доктора Анахеры. – Это просто замешательство. Мы через него пройдем.

Весь следующий час она наблюдала, как я выплакиваю в ковер всякое вранье. Многое из этого было похоронено слишком глубоко внутри и выходить не желало. Те, которые вышли, распускались на нейлоновые волокна – окончательно, безвозвратно. Я так и валялась на боку, скрючив лапки, как тираннозавр, дрожала подбородком и время от времени пыталась втянуть носом две дорожки соплей, сползавших по нижней щеке. Обнять меня Анахера не могла – она и так уже нарушила сегодня достаточно правил. Вместо этого она сидела рядом и молчала, когда в дверь барабанила следующая девчонка. И потом еще следующая.

Мы просто были тут. Вдвоем.

В невесомости.

В какой-то момент я даже подумала про доктора Эссо. Которого бросила точно так же, как бросили меня. Воображение рисовало, как он лежит на ковре и плачет – по тем же самым причинам. Где-то он сейчас? Думает ли про меня? Про мою маму? Верит ли до сих пор, что мог бы ее спасти?

Словно прочитав мои мысли, доктор Анахера заговорила.

– Если в твоей жизни есть прошлые ошибки, которые, ты думаешь, что могла бы исправить, я к твоим услугам. Но, пожалуйста, просто знай, что где-то там, впереди, тебя ждет будущее, дикое и прекрасное, – и оно у тебя тоже есть.