Верхний мир

– Ну да. Странный выбор. Ну, это же типа не какой-нибудь простой чувак – это целый Альберт Эйнштейн. Люди вроде него предложения всегда точкой заканчивают, весомой такой. И тем не менее он почему-то был так потрясен тем, что открыл насчет этой самой энергии, что построил предложение как вопрос. Будто сам надеялся, что ошибается.

Оливия прищурилась на меня – гадала, наверное, как я дошла до жизни такой и чего от меня ждать дальше после подобного начала. Самое шизанутое во всем этом было то, что это я ей изложила только ма-а-а-аленький кусочек всей той шизы, которую накопала в Сети. Скролля через эти бездны, я обнаружила один пугающий тренд: у всех, кто вкапывался слишком глубоко в математику времени или энергии, в жизни обязательно начиналось дикое хаотическое говно. Да вот хоть Лейбница возьмите. Он открыл ветвь математики под названием калькулус (дифференциальное исчисление) и сразу после этого решил поменять фамилию с «Лейбнитц» на «Лейбниц», убрав из нее «т», потому что во время (t) он больше не верил. Если спросите меня, на поступок неверующего это не слишком похоже. А похоже зато на человека, так напуганного правдой, что пришлось спешно запрашивать программу защиты свидетелей и новую личность.

А Эйнштейн, тот вообще за месяц до смерти написал вот такую жуть про своего друга, который только что склеил ласты: «Он покинул этот странный мир, немного опередив в том меня. Но это ничего не значит. Для нас, верующих физиков, все различия между прошлым, настоящим и будущим – просто упрямая иллюзия».

И совсем мрачняк – вроде того, который случился с Людвигом Больцманом. Больцман изучал энергию и плюс еще сформулировал, почему мы чувствуем время именно так – как текущее строго вперед, а не назад. Он читал лекции в австрийском университете и, согласно одному его коллеге, жил в постоянном страхе, что в один прекрасный день прямо на кафедре посреди урока внезапно утратит разум, а вместе с ним и память. Перед началом учебного года он поехал в отпуск с семьей, и, когда его жена и дочь пошли купаться, повесился в номере отеля, даже не оставив записки.

– Есть в этом названии что-то такое, – продолжила я, вышагивая по траве. – Как будто чувак толкует о физике, а сам тайно обосрался от страха… Единственный раз, когда я такое видела сама, – это когда доктор Эссо рассказывал мне про свой Верхний мир.

– Понятно, – протянула Оливия. – Значит, выходит, твоя мама предсказала, что когда-нибудь ты будешь такая продвинутая в физике – с помощью доктора Эссо, о’кей, – что самостоятельно придумаешь способ взять под контроль время и энергию и сможешь вернуться назад и спасти ее?

– Гм-м-м-м… – я выразительно посмотрела на нее. – Звучит как поспешный вывод, замаскированный под риторический вопрос и приправленный дружеским сарказмом.

– Если это был юмор, то я его не поняла, – тоненький слой льда между нами растаял еще явно не до конца. – Слушай, Риа, я не специально тут играю Фому неверующего. Я просто реально не догоняю, как любые твои слова – что бы ты ни сказала – могут дать ему способность путешествовать во времени. Нет, я знаю, как это все для тебя важно, и, честное слово, очень хочу, чтобы в них был какой-то смысл… Но не понимаю, как этого добиться.

Я бы все отдала за простой и точный ответ, но у меня его не было. Вместо этого я неразборчиво и потерянно фыркнула. Последний раз она меня видела такой одновременно взвинченной и сдувшейся в очереди в ночной клуб. Мы простояли в ней два часа под проливным дождем – только для того, чтобы вышибала на входе конфисковал наши фальшивые ай-ди.

– Знаешь-ка что, – сказала я. – Давай на сегодня закругляться.

Я и себе-то ничего толком объяснить не могла, не говоря уже об Оливии. И доктора Эссо все эти крезовые идеи вряд ли бы впечатлили, даже сиди он сейчас на другом конце нашей скамейки. Мне надо все додумать в одиночестве и в другой день.

Я налила ей еще чаю, но не успела протянуть кружку – Оливия уже чесала куда-то к ограде.

– Чокнутое место! – донеслось оттуда; она таращилась на еще одну статую на опушке лужайки. – Отремонтировали бы они его, что ли.

– Осторожнее там, – предупредила я.

По дороге сюда мне попалась пара беспилотных фургонов. Повторять наше бегство из Линфордовой хаты мне совсем не хотелось.

– Если дрон нас тут засечет, собаки поблизости нет – спасать будет некому.

Это ее немножечко развеселило.

– Да я и не побегу никуда, систер. Залезу вон в то окно в первом этаже, – она показала на дом, – и спрячусь внутри. Пережду, ногти заодно подпилю, типа того.

Ладони у меня мгновенно взмокли. Кружка выскользнула, стукнулась о скамейку и разлетелась на куски.

– Исусе! – взвизгнула Оливия и кинулась ко мне. – Риа, что? Ты о’кей?

– Ты гений! – прошептала я (пальцы так и не разогнулись, повторяя форму чашки).

– Чего?

– Даже когда мы не двигаемся в пространстве… – на моем лице неуклонно расплывалась улыбка, – мы все равно движемся сквозь время!

Математика со свистом неслась через мой мозг – быстрее, чем я могла сформулировать, что происходит… Но сформулировать все равно придется [12].