Верхний мир

Я закрываю глаза и вдыхаю поглубже. Думать, чувствовать. Боль затопляет с каждым вдохом, разрывает раны еще шире. Но я движусь внутрь нее, сквозь нее, дальше. Я должен. Еще два ствола разряжаются; каждый – оранжевая вспышка на внутренней стороне век. На этот раз я добровольно сдаюсь звуку и свету. Я вбираю в себя хаос вместо того, чтобы бороться с ним.

Верить – значит видеть, говорю я себе… хотя все еще не понимаю, что именно мне надо увидеть.

Пытаюсь сосредоточиться еще сильнее.

К этому моменту все и шло. Вот именно к этому.

Я готов увидеть. Готов драться.

Ответ впитывается в меня, как солнце в кожу.

– Энергия, – шепчу я.

И открываю глаза.

Пуль вокруг больше нет. Вместо них воздух перечеркивают сгустки огня, снаряды из электрического пламени.

Материя стала энергией.

Я представляю, как связан с каждым джоулем внутри каждой пули. Я начинаю верить, что могу контролировать их все… и что сделаю это.

Я протягиваю руки вперед. Недостаточно близко, чтобы достать пули, но я все равно тянусь, изо всех сил, и как бы забираю их в кулаки. Они жгутся, как если бы я пытался схватить десяток горящих углей, но я все равно упорствую, соглашаясь на волны жара, опаляющие мне пальцы. В каждую пулю упаковано невероятное количество энергии; я чувствую, как она готова вырваться наружу. Если я выпущу ее слишком быстро, все в пределах квадратной мили обратится в дым. А если не сделаю хоть что-то прямо сейчас, пули настигнут цель.

Просто думая об этом, желая этого, я проникаю внутрь пуль и рассекаю их огненные оболочки надвое, давая жару и красному свету выплеснуться наружу. Это как смотреть на солнце в упор – на пятнадцать солнц сразу; каждое – всего в нескольких метрах от глаз. Если не отвернуться сейчас же, я потеряю зрение. Совсем как он, вспоминаю я. Но если я отвернусь, если хоть на долю секунды потеряю фокус, все умрут. Краем глаза я вижу, как Роб и Като поспешно заслоняют глаза от вспышки. Все остальные, включая и мужиков в спецназовской броне, делают то же самое.

Мне конец.

Лодыжки и пальцы трещат от напряжения, перед глазами полыхают багровые зарницы. Начинают появляться слепые пятна. Я теряю сознание и ослабляю хватку. Сгусток огня, что летит в Надью, как снятое с паузы видео, снова набирает скорость. Я уже превратил большую часть металла в свет, но оставшееся вполне способно прошить в человеке дырку.

Я плюю на боль, возвращаю фокус, замедляю дыхание.

– Только… не… просри… все! – ору я себе и снова тянусь к пуле, которая сейчас уже в дюйме от черепа Надьи.

Собрав все, что во мне осталось, я рву руки назад, выпуская скрытую внутри последнюю унцию энергии, – и раскаленная сфера электромагнитного света вспухает во все небо.

* * *

Я лежу на спине, прилипнув хребтом к асфальту, мокрому от растаявших градин. Пытаюсь сесть и не могу.

На заднем плане надрываются сирены, люди вокруг кричат что-то медицинское. Хватаюсь за живот, чтобы понять, течет ли до сих пор кровь из ран. Еще как течет.

Я сделал это.

Спас всех, кого мог. Не меньше и не больше.

Грозовые тучи унесло прочь. Как и слепящий красный свет, затопивший всю атмосферу секунды назад. Я смотрю в усеянное звездами небо, зная, что еще пара минут, и мое зрение затуманится, потом пойдет пятнами, а потом сменится тьмой до конца моих дней.

Скоро я забуду почти все, что видел в Верхнем мире. Воспоминания сотрутся, и наступят пятнадцать лет глухого тумана. Я забуду, что каждый миг моей жизни так и плавает там, наверху, ожидая, когда его увидят и проживут заново. Забуду, что оно того стоило, и миллион причин почему – тоже.

Но сейчас, пока я еще помню…

…я улыбаюсь.

QED[13].

После-математика

Эпилог Эссо. 16,5 года спустя

Судя по количеству машин с откидным верхом, высыпавших на улицы, первое солнечное летнее утро лондонцы отнюдь не приняли как должное.

Сзади высилась Пекхэмская библиотека. Мы с Риа стояли в устье переулка – того самого, – где он выходил на главную улицу.