Единственным моим утешением была мысль о том, что их гибель была милосердно быстрой — мгновенная смерть, на которую все мы надеемся, когда придет наш час. В мгновение ока они ощутили максимальный напор скорости, увидели, как чернеет небо, предвкушая красоту космоса, а потом… небытие. Я был в этом совершенно уверен. Как может кто-нибудь пережить взрыв внешнего бака? Кабина находилась от него всего в паре метров, а в баке оставалось еще более миллиона фунтов горючего, когда он сдетонировал. Этот взрыв должен был разрушить кабину и все, что в ней находилось. Чем больше я думал об этом, тем крепче была уверенность: они умерли мгновенно. Позже мне предстояло узнать, как сильно я ошибался.
Мои мысли сместились в сторону причин катастрофы. На повторах старта по телевидению было видно, что перед самым разрушением судна вблизи днища орбитальной ступени поблескивал огонь. Быть может, разрушился двигатель SSME, чего так многие из нас опасались? Я был уверен, что ускорители не имеют к катастрофе никакого отношения. Мы ведь видели, что полет продолжался и после развала системы. Можно было ожидать, что их полет станет неуправляемым и непредсказуемым, но, напротив, все выглядело нормально. И вновь окажется, что я был неправ по всем пунктам.
Я спросил Криппена, что он думает о причинах трагедии. «Не знаю. Но что бы там ни было, мы все летали на этом».
Он был прав. Что бы это ни было, но один и тот же механизм смерти сопровождал всех нас в каждом полете. Сколько времени ему не хватило, чтобы убить меня в полете 41-D? Секунды? Миллисекунды? Не был ли двигатель, погубивший «Челленджер» (а я был
По мере того как я все глубже погружался в тоску, еще одна мысль пришла мне в голову. Мне было не по себе от того, что я не смог подавить ее, но, подобно дыму из-под двери, она вползла и вытеснила все остальные мысли. «А как потеря "Челленджера" отразится на мне?» То, что я задавался подобными вопросами в такую минуту, выдавало во мне полного ублюдка, но, как я ни пытался, мне не удавалось остановить себя. Подозреваю, что и остальных TFNG это волновало. Полетит ли шаттл вновь когда-нибудь? Я подумал об утренней пробежке и о том, каким прекрасным представлялось мне мое будущее и какие виды Земли с полярной орбиты рисовались в моем воображении. Сейчас они казались размытыми, как мираж.
Мы подошли к базе Эллингтон, и каждый из пилотов вслед за Криппеном покинул строй, чтобы встать на круг перед посадкой. Когда нас отправили на стоянку, я осмотрел гостевую зону, ожидая увидеть кого-нибудь из прессы. Однако единственным человеком, который встречал нас, была Донна. Плача, она подошла к борту самолета и упала мне на руки.
Дома моя 14-летняя дочь Лаура рассказала, что кто-то из газетчиков звонил и, когда она сказала, что я в командировке, взял интервью
Этим вечером в церквях по всему Клиэр-Лейк-Сити шли поминальные службы. Мы с Донной и детьми пошли в нашу приходскую церковь Св. Бернадетты. Она была полна народу. Я был не единственным прихожанином из числа астронавтов — было еще несколько человек. Пришли наши друзья и соседи, чтобы выразить сочувствие, и то же самое делали совершенно незнакомые люди. Никогда раньше я не задумывался, как велико это горе.
По просьбе кого-то из прихожан мой сын запустил слайды и музыку, и она играла, пока люди входили в храм. «Канон» Пахельбеля и «Фанфары обыкновенному человеку» Копленда сопровождали слайды, изображающие запуски шаттлов, астронавтов в открытом космосе и другие космические сцены. Был там и слайд из полета 41-D: улыбающаяся Джуди с ее невесомой шевелюрой, напоминающей банник для чистки орудийного ствола. Когда она появилась на экране, людей «накрыло» — они смеялись и рыдали одновременно. «Берегись камер, которые зажевывают волосы». Этот слайд воскресил в моей памяти слова, которые я сказал ей всего две недели назад. Я закрыл глаза. Мне хотелось плакать, как плакали остальные вокруг меня, но я не мог. У меня не было этого в генах. Я был похож на маму.