Читаем Верхом на ракете полностью

На этот раз я попросил Джинни поместить осветительные палочки над единственной памяткой, висящей на липучке на шкафчике передо мной. Освещение на средней палубе было слабое, и я хотел иметь дополнительный свет, чтобы прочесть ее. В памятке были расписаны процедуры спасения со стартовой площадки, покидания корабля в полете и на случай аварийного приземления. Каждый пункт давно запечатлелся в моей голове, и памятка была мне не нужна, но это было хоть что-то, что можно было читать во время ожидания. Я также попросил ее поместить другой «светлячок» около высотомера рядом со мной. В случае аварийного покидания, вытянув рычаг аварийной разгерметизации кабины, я должен был наблюдать за высотомером, пока он не покажет высоту ниже 15 километров. После этого я должен был отстрелить крышку люка и перевести в рабочее состояние направляющий шест. Я же должен был первым соскользнуть по нему… в черноту зимней ночи над Северной Атлантикой — со всеми прилагающимися к этому рисками.

Когда Джинни перебиралась через меня, чтобы подстыковать все разъемы, я увидел на ее лице бисеринки пота. Кевин Чилтон, один из астронавтов группы поддержки, покинул кабину последним. Он вытащил чеку, которая запирала защитную крышку над рукоятками разгерметизации кабины и отстрела крышки люка. В случае если мы выйдем на орбиту, я должен буду вставить ее обратно. Кевин отдал ее мне: «Удачи, Майк».

— Спасибо, Чилли. До встречи на базе Эдвардс.

Я услышал, как закрыли люк — с металлическим лязгом, в котором прозвучали нотки завершенности. Еще через несколько минут Джей-Оу увидел в свое левое окно, как последние рабочие стартового комплекса торопливо миновали стрелу доступа и вошли в лифт: «Последняя группа только что ушла. Теперь мы одни». Это наблюдение Джей-Оу напомнило нам о том, что мы находимся в эпицентре. Все остальные старались уйти прочь из зоны поражения.

В девятый раз в своей жизни я ждал запуска. Я был уверен, что случится и десятый раз — завтра. Погода в Центре Кеннеди была плохая. Я чувствовал, как судно подрагивает на ветру, а Джей-Оу и Джон докладывали, что сильный дождь от налетевшего шквала бьет по их окнам. И проблемы не ограничивались погодой во Флориде. На двух трансатлантических аварийных посадочных площадках — Сарагоса и Морон в Испании — метеоусловия тоже озадачивали. На отметке T-9 минут руководитель пуска остановил отсчет. Очевидно, Господь хотел еще раз наказать нас за то, что мы проигнорировали просьбу Дейва и не выключили канал Playboy.

Предстартовая тренировка Пепе в конференц-зале оказалась бесполезной с точки зрения подготовки еще к одному ожиданию старта. Не прошло и 30 минут, как он опять начал развлекать нас своими жалобами. Одна из его тирад закончилась фразой «Мои органы загоняют диафрагму мне в глотку».

Я отозвался: «Ты носишь противозачаточную диафрагму?» Все засмеялись так, что инженеры Центра управления пуском могли бы, пожалуй, заметить вибрации «Атлантиса» по данным акселерометров. Джей-Оу буквально выворачивало наизнанку от кашля. Он все еще был нездоров, и это стало темой обсуждения в Houston Chronicle. Газета цитировала неназванный источник, предполагающий, что на самом деле у командира вирусный грипп. Меня бы не удивило, если бы так и оказалось, но я был рад, что он держится. Чем дольше наша задержка, тем выше шанс, что инфекцию подхвачу и я. (И я действительно заболел на следующий день после посадки.) Я всерьез сомневался, что NASA будет задерживать полет ради моего выздоровления или выздоровления любого другого эмэса. Джей-Оу и Джон Каспер, командир и пилот, были, в сущности, незаменимы. Что же касается трех эмэсов, подготовленных к работе с полезным грузом, то любым из нас можно было пожертвовать. Учитывая внимание головного офиса NASA к частоте полетов{92}, я подозревал, что руководство уже дало Центру Джонсона инструкции иметь несколько эмэсов наготове в качестве дублеров как раз на такой случай. Я молился о чуде — о том, чтобы погода улучшилась.

Пепе затмил меня в роли клоуна. Он шутил и жаловался не переставая. Он перечислял все фильмы, которые мы просмотрели за последние две недели: «Лоуренс Аравийский», «Великий побег», «Как был завоеван Запад», «Терминатор», «Хищник», «Чужой», «Лучший стрелок»… Мы повидали больше крови и потрохов, чем иной мясник. Я решил, что следующим моим фильмом будет «Хайди».

Задержка на девятиминутной отметке затягивалась. Прошло 30 минут… час… Пепе предложил нам еще одну тему: «Я тут подсчитал… с тех пор, как мы попали на эту миссию, которая так никогда и не начнется, мы набрали уже более 13 часов лежания на спине. А Джей-Оу даже больше, поскольку он заходит первым и выходит последним. На самом деле, Джей-Оу, ты лежишь уже пять часов только за этот отсчет».

— Спасибо, что развлекаешь меня, Пепе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее