Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах

…Фирлингер просил у меня позволения поставить мне не политический, а, как он выразился, «технический вопрос». Генерал Файфр, имевший в Москве беседу с т. т. Шапошниковым и Локтионовым[19], просит посла осведомиться – предприняты ли какие-нибудь практические меры для обеспечения эвентуального перелета советских воздушных сил между известным пунктом в СССР и таким же пунктом в Чехословакии?

Я ответил Фирлингеру, что лишен возможности ответить на его вопрос. Содержание разговоров генерала Файфра с представителями нашего Генштаба мне неизвестно…{129}

По всей видимости, в Москве с самого начала не горели желанием принимать Файфра и отругали полпреда за то, что он санкционировал приезд чехословацкого генерала, не дождавшись окончательной отмашки из центра. «Вы, не дожидаясь нашего ответа, сообщили, что Файфр уже выехал на Варшаву-Ригу», – отчитывал Молотов Александровского и добавлял: «Считаем нужным указать, что мы по-прежнему стоим на позиции необходимости участия в переговорах и представителя Франции»{130}. Итак, снова все упиралось в готовность Франции оказать помощь. Точнее, в неготовность.

Александровский, вызывая раздражение начальства (ему еще припомнят это чрезмерное рвение), практически ежедневно сообщал о настроениях чехословаков, которые надеялись на советскую помощь как на единственное спасение, но уже начинали догадываться: СССР не пойдет на конфликт с ведущими западными державами ради независимости маленькой республики. Из телеграммы 15 сентября: «В широких массах чехословацкого народа существует непоколебимое убеждение в том, что СССР не оставит народных масс на произвол озверевшего гитлеровского фашизма и окажет помощь при всех условиях и независимо от формальных возможностей и препятствий. Разочарование в этом направлении имело бы катастрофические последствия не только в смысле боеспособности масс, но и в смысле отношения рабочего класса и всех трудящихся к СССР»{131}.

В этих строках сквозили явное сожаление в связи с позицией центра и вместе с тем надежда на ее изменение.

Полпред определенно позволял себе, пусть завуалированно, осуждать политическую тактику Москвы. Дальше – больше. 20 сентября он снова предупреждал начальство о последствиях такой тактики. «Широкие массы трудящихся непоколебимо верят в помощь СССР тоже при всех условиях. Заминка с нашей стороны может вызвать глубокое разочарование в низах и будет нашим поражением и победой фашизма раньше, чем произойдет прямое столкновение с ним. Срочите[20] ответ»{132}.

Эта шифровка ушла в четыре часа пять минут утра, а в девять сорок того же дня последовало продолжение. «Острым вопросом является поведение СССР, почему необходимо внести ясность в основной вопрос о нашей линии поведения в случае нападения Гитлера и отказа Франции под давлением Англии оказывать помощь Чехословакии. С нетерпением ожидаю указаний»{133}.

Президент, чехословацкое правительство и военное командование с нетерпением ожидали конкретной информации из Москвы. От этого зависело, как Праге реагировать на нажим немцев, на сторону которых встали англичане и французы. В последнюю декаду сентября Бенеш и министр иностранных дел Камиль Крофта регулярно спрашивали полпреда: есть ли ответ из Москвы? Время шло, Москва тянула, ответ запаздывал, и Александровский на свой страх и риск напоминал центру, что текущая ситуация не терпит промедления, подчеркивал: «Я ожидаю ответа каждый час»{134}. В девять пятьдесят вечера 20 сентября в НКИД пришла его очередная депеша: «Необходим немедленный ответ на вопросы Бенеша. Поползли слухи, пускаемые аграрной партией, что СССР решил уклониться от ответа, ссылаясь на дальность расстояния, сложность вопроса и краткость срока»{135}.

Когда ответ поступил, он вызвал в Праге разочарование. Москва обещала «немедленную и реальную помощь Чехословакии, если Франция остается ей верной и тоже окажет помощь»{136}. В Праге давно уже поняли, что Франция предала Чехословакию. Следовательно, и советская помощь становилась фикцией.

Нельзя забывать, что чехословаки сами были непоследовательны, колебались и надеялись, что вся ответственность за решение о совместном отпоре врагу будет возложена на Советский Союз. Что ж, можно сказать, это была удобная позиция. Но нельзя было слишком многого ожидать от небольшой европейской республики, равнять ее с великой державой, какой стремился выглядеть СССР. Перейди Москва Рубикон, Прага бы тоже вступила в бой с фашизмом.