Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах

– Этот твой Александровский – смелый. Слишком смелый и… недалекий. Раз так упорно настаивал на том, что противоречило нашей линии. – Сталин выбил трубку о массивную хрустальную пепельницу, не заботясь о том, что часть пепла просыпалась на скатерть. Эка важность. Подотрут. Вооружившись щеточкой, ершиком и другими специальными инструментами, принялся чистить трубочную чашу и чубук.

В этот раз вожди беседовали на даче Сталина в Кунцеве. Зима еще не кончилась, снаружи прихватывал морозец. А в помещении было тепло и уютно.

– Литвиновская креатура, – хмыкнул Молотов. – Из этих… Не рабочая косточка. Из тех, которые лучше нас во всем разбирались. Так думали. Свое мнение имели. Он еще книжонку успел тиснуть: «Угроза Чехословакии – угроза всеобщему миру». Ее потом изъяли.

– Читал, – обронил Сталин. – Кстати, неплохая. О том, как мы хотели помочь и не смогли из-за англичан и французов. Мысль верная. Но изъяли правильно. Другие авторы имеются.

– Глупец, – развел руками Вячеслав Михайлович. Дескать, жаль, что Александровский таким оказался. Был бы поумнее…

– «Недалекий» не значит «глупец», – поправил Сталин. – Возможно, совсем не глупец. Возможно, прекрасно видел, чего мы хотим, к чему стремимся, и намеренно пытался помешать. Повлиять на наш курс. «Недалекий» – потому что не понимал, что ничего из этого не выйдет. Зря старался этот твой Александровский.

– Говорю же, не мой он, – забеспокоился Молотов. – Литвиновский. Я его уволил из наркомата. Когда Гитлер Чехословакию окончательно захватил, в Праге полпредство ликвидировали. Вернулся Александровский, рассчитывал на новое назначение, Литвинов ему Варшаву или Бухарест сулил… А я взял и уволил.

Сталин в полуулыбке дернул щекой.

– Уволил, значит…

– Да, и документ сохранился, – с удовлетворением заявил Вячеслав Михайлович. – Там я четко написал: «Надо бы тов. Александровского уволить из НКИД». Вот и выставили. Как прочих. Ты же знаешь, Коба, я этот наркомат основательно почистил. Чтобы блестел во славу советской внешней политики и дипломатии.

– Как твоя лысина.

Молотов озадаченно вскинул голову, машинально почесал кожу надо лбом.

– Вижу, не понял. – Сталину нравилось озадачивать своих ближайших сподвижников. – Я украсил твою мысль метафорой. Твоя лысина – вещь простая и понятная, без извилин и оттенков. Вот и НКИД таким же станет. Или уже стал. Блистающим. Одна линия, и достаточно. Партийно-государственная.

Возникла пауза. Сталин взял трубку, принялся заново набивать ее табаком.

– Знаешь, Молотушкин, чем ты отличаешься от Литвинова?

– Ну, – замялся Молотов и выпалил наугад: – Преданностью?

– Почти. Пойдем прогуляемся.

Сталин накинул шинель, Молотов – пальто, и они вышли на воздух. Двор был расчищен от снега, в центре стояла елка, украшенная гирляндами из разноцветных лампочек. Лампочки горели, как и мощные фонари, установленные вдоль забора.

– С Нового года стоит, – с нежностью произнес Сталин. – Добрые чувства внушает. Я сказал не убирать. Но сейчас пора, конечно. На днях. Лошадку видишь?

На лошадку Молотов сразу не обратил внимания. Обыкновенная деревянная лошадка-качалка, такие детвора обожает. С чубом, веселой мордой, вся в яблоках, с нарисованным седлом.

– Это для тебя, Молоткастый, – ласково сказал Сталин. – Садись – и по кругу. Кровь разогнать в жилах, чтобы настроение стало совсем хорошим.

Вячеслав Михайлович растерялся.

– Но как… Это же детская игрушка… А я тяжелый… Еще раздавлю. И потом, на ней качаться надо, не ездить…

– Вот непонятливый! – повысил голос вождь. – Смотри, рассержусь. Ты жопой своей каменной не дави, пружинь. И подпрыгивай. В прыжке как Чкалов полетишь. Прыгнул – и полетел. Представь, что на линию Маннергейма скачешь. Или летишь. Вперед! Пошел!

Молотов втянул в себя воздух, словно набирался храбрости. Аккуратно опустил зад на седло, но весь свой немалый вес с ног не переносил. Затем скакнул. Раз, второй, третий… Сталин принялся хлопать в ладоши и приговаривал: «Ай да нарком! Ай, буденовец! Вот молодец!» С восторгом наблюдал, как глава внешнеполитического ведомства прыгал по двору, зажав между ног детскую игрушку.

– Шибче! Шибче! – Сталин вошел в раж и хлопал все ритмичнее и быстрее. – Аллюр три креста! За нашу советскую родину!

Нарком набрал такой темп, что шляпа свалилась у него с головы и лысина, приглянувшаяся вождю, призывно и разноцветно засияла в свете фонарей и гирлянд. Полы длинного черного пальто развевались у него за спиной не хуже чапаевской бурки. Похоже, нарком вошел во вкус и не собирался останавливаться. Но всему приходит конец, и в какой-то момент лошадка не выдержала перегрузок, несмотря на старания ездока не слишком давить на ее круп. После очередного прыжка жалобно хрустнула, треснула, и Вячеслав Михайлович кубарем покатился по двору.

Сталин в упоении захохотал. Наверное, был доволен, что у придуманной им шутки получилось такое завершение. Но спустя несколько секунд перестал смеяться, подошел к наркому, помог ему встать и очистить пальто от снега.