Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах

Ближайшей целью была Польша, и пока было неясно, удастся ли Гитлеру взять ее под свой контроль. Пробным шаром должна была стать реакция поляков на немецкие требования о передаче Германии Данцига (Гданьска) и прокладке через польскую территорию экстерриториальной автострады и железной дороги, которые бы соединили основную часть Германии с Восточной Пруссией.

С октября 1938 года в польско-германских отношениях все отчетливее звучали враждебные нотки. В Берлине активно использовали в своих интересах антипольские настроения украинских националистов. Центром этой деятельности стала Вена, откуда велось пропагандистское вещание украинских радиостанций на Польшу. На протесты Варшавы немцы отвечали, что они обращаются к услугам украинцев исключительно для борьбы против СССР{147}.

Примерно так же, как Шуленбург, рассуждали некоторые иностранные дипломаты в Берлине. Болгарский посланник Прван Драганов говорил, что, как только «встанет проблема коридора и Познани»[23], немцам придется задуматься о коренном улучшении отношений с СССР. Болгарин был убежден, что «переменить антисоветские установки Гитлер сможет за 24 часа, т. к. военные и промышленники и сейчас поголовно стоят за сближение с СССР, а среди черно– и коричневорубашечников авторитет Гитлера настолько силен, что они примут от него любую установку»{148}.

Несколько фактов.

В октябре 1938 года Шуленбург проявил беспокойство в связи с тем, что двустороннее соглашение о товарно-платежном обороте истекает 31 декабря, а перспективы заключения аналогичного соглашения на следующий год пока неясны{149}. Эту тему он регулярно поднимал и в последующие месяцы, вплоть до 19 декабря, когда соглашение продлили.

В октябре немцы содействовали освобождению советских моряков, интернированных в Испании франкистами. Речь шла о членах команд теплоходов «Комсомол» и «Смидович» («Комсомол» потопили, а «Смидович» был захвачен).

15 октября при встрече с исполнявшим обязанности заведующего Вторым Западным отделом Григорием Вайнштейном Шуленбург сообщил, что капитан «Смидовича» Глотов вот-вот будет освобожден, и немцы хлопочут «в направлении» освобождения последних семи человек из команды «Комсомола». Конечно, ничего не делалось просто так и соблюдался принцип «услуга за услугу». Советские власти в ответ освобождали из тюрем немецких граждан (не всех) и разрешали им выезд в Германию{150}.

Берлин снял запрет на вывоз в СССР цейсовского оборудования, а Москва перестала чинить препятствия транзиту германских грузов в Иран{151}.

По случаю годовщины Октябрьской революции в полпредстве по обыкновению был устроен торжественный прием. На него пригласили весь дипкорпус, высокопоставленных нацистских чиновников, которые откликнулись на приглашение. Безошибочный показатель улучшения отношений. В качестве главного гостя фигурировал заместитель Риббентропа статс-секретарь МИД Эрнст фон Вайцзеккер{152}.

Германская пресса немного сбавила обороты в своей антисоветской риторике и стала чуть более корректно высказываться о СССР. В министерстве иностранных дел на это обращали внимание не только Астахова и советских корреспондентов, но и всего журналистского корпуса в Берлине{153}.

Руководство германского МИД обращало внимание иностранных журналистов на то, что «против СССР не было никаких выпадов в связи с делом Грюншпана и всей еврейской проблемой»{154}. Имелось в виду покушение на немецкого посла в Париже, которое 7 ноября 1938 года совершил 17-летний еврей Гершель Гриншпан[24]. Это был акт возмездия за преследования евреев нацистами, но нельзя исключать, что германские спецслужбы спровоцировали его, чтобы получить повод для массовых еврейских погромов. 9 ноября на Германию опустилась Хрустальная ночь. Практически во всех городах страны штурмовики сжигали синагоги, а также магазины и кафе, принадлежавшие евреям, врывались в их дома и квартиры, убивали и насиловали.

В отличие от англичан, французов и особенно американцев, заявивших Берлину официальные протесты, НКИД воздержался от проявлений негодования. Никаких протестов, никаких демаршей. Поэтому и против СССР выпадов не было.

Астахову, не имевшему конкретных инструкций центра, оставалось докладывать о том, как отнеслись к Хрустальной ночи другие страны. Отдадим ему должное, делал он это так, чтобы в завуалированной форме намекнуть Москве на сомнительность ее подхода. Во всяком случае, такое мнение складывается при чтении его донесений.

Во-первых, подчеркивалась эффективность позиции Великобритании и США, которая «сильно расстроила игру Берлина». «Прогитлеровские элементы в других странах оказались в неловком положении и несколько приутихли, германской пропаганде пришлось отвлечь значительную часть внимания от новых объектов экспансии и заняться неблагодарной полемикой по еврейскому вопросу. От наступления пришлось на ряде участков перейти к обороне и четкий динамизм и активность германской политики первых недель после Мюнхена разменялись и ослабели»{155}.