Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах

В начале 1942 года подобное отношение испытал на себе Федор Гусев – начальник Второго Европейского отдела (в будущем – посланник в Канаде и посол в Великобритании, сыгравший значительную роль в переговорах по открытию Второго фронта). Неизвестно, что послужило причиной гнева наркома, об этом Гусев не рассказывал. Но он записал некоторые слова и фразы Молотова: «Врете, говорите ложь», «спекулируете, что Вам не дают объяснять по существу», «если Вы еще раз это проделаете, я поступлю с Вами иначе», «Вы саботажник», «когда Вы входите ко мне в кабинет, мне противно Вас видеть»{161}.

Причина конфликта, скорее всего, заключалась в характере Гусева. Он был человеком негибким, прямым (это отмечали многие коллеги), в том смысле, что не привык кланяться руководству.

По запоминающемуся выражению Владимира Павлова, советского дипломата, работавшего в 1939–1940 годах первым секретарем в полпредстве в Берлине (в будущем – переводчика Сталина), новое пополнение НКИД представляли люди «от сохи», которые заменили «обуржуазившихся дипломатов чичеринско-литвиновской школы».

Новые нкидовцы не были «от сохи» в буквальном смысле, у них имелось образование, правда, чаще непрофильное. Некоторые из них, включая самого Павлова, сравнительно быстро освоили дипломатическое мастерство и сделали завидную карьеру. Но были выдвиженцы, которые так и не сумели прижиться в новой профессии.

Дипломатический состав полпредства в Берлине и курировавшего германское направление Второго Западного (затем – Центральноевропейского) отдела НКИД основательно почистили. Помимо уже упомянутых сотрудников, расправы не избежал и Крестинский, возглавлявший представительство в 1920-х годах, а позже занимавшийся германскими делами в качестве заместителя Литвинова. Список репрессированных пополнили Григорий Вайнштейн и Владимир Михельс (последний, помимо того, что был помощником заведующего отделом, в другое время занимал должности генерального консула и резидента ГРУ в Данциге). Евгения Гнедина продержали в тюрьме с 1939 по 1956 год.

Александровского поначалу не тронули, только уволили из наркомата. Какое-то время он работал адвокатом в юридической консультации № 32 Бауманского района Москвы. В свободное время занимался переводами на русский язык произведений чешских писателей – Карела Чапека, Алоиса Ирасека и других. В начале войны ушел добровольцем на фронт. Попал в плен, очутился в концлагере. Бежал, партизанил. Затем о нем неожиданно вспомнили. Вывезли в Москву, арестовали, подвергли жесточайшим пыткам и в конце концов приговорили к расстрелу «за измену Родине и шпионаж в пользу фашистской Германии»{162}.

Положение самого наркома Литвинова к концу 1938 года становилось все более неустойчивым. Сталин пока не отказывался полностью от курса на коллективную безопасность, но активно готовил условия для поворота внешней политики в другом направлении.

Рано или поздно должен был наступить черед Астахова, но Сталин и Молотов с этим медлили. Астахов оставался единственным опытным дипломатом в полпредстве в Берлине, который мог квалифицированно выстраивать отношения с немцами.

Репрессии затронули все советские дипломатические представительства, везде ощущалась катастрофическая нехватка профессиональных кадров. Условия работы по меньшей мере не благоприятствовали выполнению прямых задач миссий: поддержанию контактов с широким кругом представителей страны пребывания и иностранными дипломатами для сбора информации и защиты интересов своего государства. Шпиономания, которая культивировалась советским правительством и партийным руководством, приводила к изоляции заграничных представительств и ограничивала профессиональные возможности сотрудников. На это наслаивались другие проблемы. На некоторые из них указывал Астахов в своих письмах, адресованных Литвинову.

Одна из них касалась проблемы немецких служащих посольства, так называемых принятых на месте. Нанимать людей в стране пребывания считается нормальным для загранпредставительств. Во-первых, экономятся средства на заработной плате технических сотрудников, присылаемых из центра, а во-вторых, создается более комфортная обстановка для работы дипломатического состава. Конечно, «принятые на месте» могут оказаться агентами или осведомителями органов контрразведки и разведки, однако сферу их деятельности в помещениях миссии несложно контролировать. Кроме того, сами по себе они могут являться источниками информации, через них можно выходить на важные контакты в различных кругах. В настоящее время в посольствах и генконсульствах многих крупных государств, где принимаются чрезвычайно серьезные меры безопасности, по-прежнему берут на работу «местных» – секретарей, водителей, сторожей, садовников, рабочих разного профиля. В советских (а сегодня в российских) загранучреждениях эта практика не столь распространена, а в периоды ухудшения двусторонних отношений сводится к минимуму.

Процитируем Астахова: