Кроме меня тов. Иванова провожали: работник полпредства тов. Гуторов, жена тов. Иванова и хозяйка дома немка, у которой долгое время на квартире проживал тов. Иванов.
Хозяйку квартиры – немку мы встретили на платформе вокзала, которая по договоренности с Ивановым ожидала его с запасом продуктов в дорогу. Пока мы ждали отхода поезда, это время было заполнено разговорами, причем Иванов больше разговаривал с хозяйкой дома на немецком языке, разговор был следующего содержания: он обращался к немке: «Не забывайте нас, не обижайте жену» (перевел с немецкого т. Гуторов). Мне так кажется Иванов будет поддерживать с ней переписку, так как между ними есть тесная дружба, это можно подтвердить следующим обстоятельством, что хозяйка дома очень усердно проявляла материнскую заботу к Иванову, поправляла воротничок, галстук и т. д. В общем, если посмотреть со стороны, то можно подумать, что мать провожает сына.
Перед отходом поезда он попрощался с нами, потом расцеловал жену и хозяйку-немку, они долго стояли, посылая прощальные знаки удаляющемуся поезду{408}
.Не будем останавливаться на косноязычии и безграмотности письма: уже отмечалось, что владение русским языком не являлось сильной стороной многих советских дипломатов нового поколения. А хорошее владение немецким, как и в случае с Глебским (да и в других случаях), заставляло насторожиться: это давало возможность налаживать несанкционированные контакты с представителями страны пребывания, а начальство за такими контактами толком не могло проследить, поскольку изучением немецкого языка себя особенно не утруждало.
Атташе Филиппов мастерски расставил акценты с явной целью обратить внимание на подозрительную связь Иванова с хозяйкой квартиры. Тут же напрашивался вывод о передаче через нее германской стороне секретных сведений. Это бросало тень и на супругу Иванова, которая не препятствовала дружескому общению между своим мужем и немкой. Супруга осталась в Берлине, вероятно, потому что сама работала в полпредстве и должна была дождаться замены, чтобы присоединиться к мужу. Но в центре, ознакомившись с доносом, могли принять решение отправить ее домой без замены.
Тогда же, в ноябре 1939 года, Шкварцев доложил о подозрительном поведении помощника военного атташе Михаила Белякова. Он проживал совместно с военным атташе Максимом Пуркаевым, но несколько раз не приходил ночевать. Со слов самого Белякова, он снимал номер в гостинице «с целью изучения страны». В докладной записке, составленной Шкварцевым на основе информации Пуркаева, говорилось: «На следующей неделе Беляков отпросился, заявив Пуркаеву, что пойдет послушать пластинки по изучению немецкого языка у работников военного атташе, в здании полпредства. Эту ночь опять не пришел ночевать… Пуркаев потребовал в категорической форме объяснения, но Беляков отказался отвечать, заявив, что он не помнит место своего пребывания»{409}
.На Белякова падало еще одно подозрение: как-то он и два работника военного атташе, Седов и Бажанов, пришли в берлинский универсальный магазин за покупками. Ввиду того что никто из них не владел в достаточной мере немецким языком, дирекция магазина предоставила им переводчицу – русскую женщину. Беляков, как заявили Седов и Бажанов, отстал от них и беседовал с этой женщиной примерно 15 минут. Разумеется, это расценили как нечто вопиющее.
«Все эти обстоятельства, – докладывал Шкварцев, – привели нас к твердому убеждению поставить о Белякове вопрос на профбюро полпредства и потребовать от него ответ. На заседании профбюро Беляков назвал гостиницу, где он ночевал, но заявил, что ему удалось остановиться без прописки (очевидно, этим Беляков хотел изучить возможность проверки). Профком постановил – поручить тов. Пуркаеву проверить. В этот же вечер в гостиницу был направлен Бажанов, который не подтвердил данные Белякова, что дало основание профбюро на следующем заседании вынести решение – поставить вопрос перед командованием отозвать Белякова с заграничной работы»{410}
.