Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах

По всей видимости, Беляков (имевший, кстати, звание комбрига, то есть генеральское) не сторонился женщин, что в условиях советской дипломатической миссии считалось большим недостатком. Особенно если речь шла о местных дамах, особенно русского происхождения. Однако это не означало, что он был плохим военным дипломатом, разведчиком и плохим боевым офицером.

Ознакомившись с донесением Шкварцева, Молотов начертал резолюцию: «Т. Ворошилову. Подозрительно ведет себя Беляков. Что за человек?»{411}

Помощника военного атташе отозвали, и 23 ноября 1939 года он выехал в Москву.

В Москве его не арестовали, только объявили выговор и понизили в звании. В годы войны Беляков командовал артиллерией танковой дивизии, затем танкового корпуса, был награжден двумя орденами Ленина, четырьмя орденами Боевого Красного Знамени и орденом Отечественной войны первой степени.

Твердость идейных и моральных принципов Шкварцева не сочеталась со способностью овладевать навыками дипломатической профессии. Эта способность, в общем-то, отсутствовала. Как вспоминал Павлов, Шкварцев «не умел формулировать свои мысли на бумаге». Да и значимых в политическом плане мыслей у него, по всей видимости, не было{412}.

Полпред фокусировал свое внимание далеко не на самых важных вещах. Видно, стремился добиться расположения центра своей идеологической преданностью и пролетарской сознательностью. Если в СССР повсюду искали врагов и шпионов, почему было не заняться тем же самым в Берлине и Германии? Шкварцев, возможно, опасался прослыть «мягкотелым» и предлагал рубить сплеча во имя советского патриотизма.

Скорее всего, по согласованию с Кобуловым (который в своей области был не более профессионален, чем полпред в своей) он занялся проверкой соотечественников, то есть находившихся в Германии граждан СССР. Это было инициативой полпредства, поручения центра на этот счет не приходило{413}. Данному вопросу посвящались многостраничные депеши с подробными характеристиками обладателей советских паспортов.

Подход Шкварцева не имел никакого отношения к реальной заботе о соотечественниках. У нового поколения советских дипломатов люди, постоянно проживавшие за границей, сразу же вызывали подозрение как «утратившие связь с родиной». Это составляло разительный контраст с той линией, которой следовала прежняя дипломатическая когорта, не одержимая шпиономанией и стремлением любыми способами обезопасить себя от доносов сослуживцев.

Например, Астахов в июне 1939 года болезненно отреагировал на предложение консульского отдела НКИД лишить гражданства 78 человек, проживавших в Германии, и запретить им въезд в СССР. Он прямо заявил, что не располагает данными, бросающими тень на этих людей, конкретно положительно отозвался о женщине, талантливой художнице и преподавателе немецкого языка в школе при полпредстве. С возмущением отметил, что в «проскрипционный список» вошли люди, брошенные гитлеровцами в тюрьмы и концлагеря{414}.

Что касается Шкварцева, то у него и в мыслях не было за кого-то ходатайствовать, кого-то защищать.

В Германии на 1 сентября 1939 года количество советских граждан (исключая сотрудников загранучреждений) составляло тысячу человек (состояли на учете в полпредстве), из них 115 проживали в германской столице{415}. Содержание, стилистика докладов полпреда и их выводы весьма красноречивы и говорят сами за себя. Несколько примеров: