Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах

Шкварцев вел «лишние разговоры на темы, связанные с марксистскими взглядами на историю человеческого общества… неизбежность социалистической революции…» И при этом обижал собеседников. «Ваша страна бедная, некультурная, у вас много неграмотных», – сказал он югославскому посланнику. Японцу рассказывал о «бедности японского народа», о том, что он «тянется к СССР» и от него «скрывают правду об СССР»{426}. Словацкий посланник был огорошен заявлением Шкварцева о вооруженных силах своей страны. «Какая у вас там армия, – презрительно сказал полпред, – наверное, 1 полк, 2 плохих танка, 4 слабых самолета». Посланник попытался возразить, что не один полк, а целых три дивизии, но на главу советской миссии это не подействовало{427}.

Павлов исправно переводил сентенции полпреда и при этом обращал его внимание на их неуместность. Однако Шкварцев не прислушивался и упорно продолжал идеологическую обработку иностранных дипломатов, и не только их. На официальном приеме 9 марта 1940 года по случаю подписания советско-германского хозяйственного соглашения он отчитал высокопоставленного чиновника Аусамта Боле. Тот собирался в Москву и в шутку заметил, что хотел бы познакомиться с диктором радиостанции, «который до советско-германского сближения назвал его организатором шпионажа во всем мире». В ответ на это Шкварцев попросил Павлова передать Боле, что это ведь правда «и мы знаем, чем занимается Боле». Павлов сказал, что делать этого не станет, и полпред, поразмыслив, все-таки согласился. Напрасно заинтригованный Боле требовал перевода…{428}

Некоторые «ляпы» Шкварцева приводятся в воспоминаниях Павлова. Однажды болгарский посланник Драганов провокационно спросил: как будет реагировать советский военно-морской флот, если англичане введут свои подводные лодки в Черное море. «Шкварцев сказал мне, что все понял и просит меня больше не переводить, выпалив: Unsere Flotte kaput (“Нашему флоту капут”), и рассмеялся»{429}. Полпред обладал своеобразным чувством юмора.

С тем чтобы дискредитировать Шкварцева, Павлов старался сохранять в записях его бесед (их составление входило в обязанности первого секретаря) все моменты, компрометировавшие полпреда. И не забывал докладывать «наверх» о тех случаях, когда полпред, спохватившись, вычеркивал явные свидетельства своей оплошности. Из записки Павлова: «В составленной мной записи беседы было воспроизведено все содержание разговора. Однако т. Шкварцев вычеркнул упомянутые выше моменты. Я сказал т. Шкварцеву: “Вы отредактировали, т. Шкварцев, беседу с Черняком и многое оттуда вычеркнули?” Т. Шкварцев ответил: “Да, это я сделал сознательно”»{430}.

Молотов положительно отреагировал на донос первого секретаря и ознакомил Шкварцева с копией письма Павлова, «в котором он правильно пишет о некоторых допускаемых Вами ошибках в беседах с иностранными дипломатами». На двух страницах нарком преподал полпреду урок дипломатической грамоты. В частности, резонно указывал, «что в отношениях с иностранными дипломатами, официальными представителями буржуазных государств коммунистическая агитация совершенно неуместна», более того, она «не только бесполезна, но и вредна». Молотов пенял Шкварцеву и за то, что тот допускает высокомерно-пренебрежительный тон в отношении представителей некоторых малых государств, например Словакии и Югославии, и за попытки не отражать в записях бесед все, что в них говорилось. «…Вы обязаны точно записывать свои беседы с иностранными дипломатами, не исключая и тех частей беседы, которые впоследствии Вам кажутся ошибочными»{431}.

Полпреду было велено показать письмо Молотова Кобулову, Тихомирову и Павлову. 30 мая 1940 года Шкварцев отрапортовал наркому: «Благодарю Вас за данные мне указания, которые будут точно выполнены»{432}. Однако, как отмечал первый секретарь, в поведении Шкварцева ничего не изменилось{433}, наверное, и не могло измениться. Полпред объективно не соответствовал занимаемой им должности и в отличие от других дипломатов «от сохи» (вспомним это чудесное определение Павлова) не мог в сжатые сроки овладеть хотя бы азами своей новой профессии. Тем не менее до смещения главы миссии пройдет еще около полугода. В течение этого времени полпредство передавало в центр сведения, носившие отрывочный характер, по которым было трудно составить объективное представление о политике Германии.

Во многом это была информация, которую советским дипломатам «скармливали» немецкие официальные лица. Не так много полезного и ценного можно было извлечь из сообщения Шкварцева о его встрече с Риббентропом 6 сентября 1940 года.