Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах

Отмечалось, что германский министр «высказал удовлетворение годовщиной советско-германского пакта». Риббентроп заявил, «что полностью разделяет мое удовлетворение и что думает, что этот год принес большие выгоды как Германии, так и СССР. Германия, сказал он, одержала большие победы и будет одерживать их. Я думаю, что они были полезны СССР, так как СССР смог осуществить свои ревизии. Это было бы невозможно, продолжал Риббентроп, без разрушения англо-французской политической системы»{434}.

Затем последовала встреча с Вайцзеккером. Шкварцев добросовестно передал слова статс-секретаря о создании оси Берлин – Рим – Токио: «Когда демократические страны ищут возможности для расширения и затягивания войны, Германия, Италия и Япония обменялись мнениями, результатом чего явилось заключение союза между ними… Договор не имеет агрессивных целей, а ставит перед собой задачу образумить те элементы, которые стремятся расширить и затянуть войну»{435}.

Полпред излагал мнение Вайцзеккера без комментариев, которые на его месте добавил бы Астахов или другой опытный дипломат. Шкварцев сделал вывод, что «заключенный японско-германско-итальянский пакт направлен против демократических стран», то есть тот вывод, который ему подсказывал немецкий собеседник. «Хотя об этом и ничего не сказано в договоре, но из его редакции ясно, о чем идет речь». Эта претензия на аналитику никого не могла обмануть. Глава миссии повторял лишь то, что лежало на поверхности и ни для кого не составляло секрета. При этом ни слова не было сказано о том, что тройственный пакт представляет не меньшую, а то и большую угрозу для СССР. Без комментариев приводилось высказывание статс-секретаря: «Три державы, подписавшие договор, пришли также к соглашению, что отношение каждой из них к СССР должно оставаться неизменным. Это было зафиксировано в статье 5 пакта»{436}.

Москва нуждалась в оценках, в понимании подоплеки событий, скрытых мотивов германских политических шагов, а не в трансляции заявлений Риббентропа, Вайцзеккера и других чиновников Аусамта, нацеленных на то, чтобы ввести в заблуждение советское руководство.

С другой стороны, можно ли было пенять за отсутствие аналитики человеку с недостаточным образованием, определенным складом мышления и полным отсутствием дипломатического опыта? В конце концов, он ориентировался на официальную позицию Москвы, неоднократно изложенную в центральной советской печати и в выступлениях Молотова. Разве не говорил нарком на Седьмой сессии Верховного Совета СССР, что в основе советско-германского сближения лежат «не случайные соображения конъюнктурного характера, а коренные государственные интересы как СССР, так и Германии»?{437} Разве не писали «Правда» и «Известия», что германские планы захвата советской Украины – это выдумка англо-французской и североамериканской печати? Что Советский Союз протянул нацистам руку помощи, чтобы не позволить «англо-французским империалистам обречь на голодную смерть германских женщин и детей»? Демократы мечтали «задушить Германию костлявой рукой голода», а СССР не стал им помогать, отказался участвовать в блокаде Германии, не позволил ее задушить! И отношения с рейхом у него сложились очень даже взаимовыгодные. Германия «получает сырье, в котором она особенно нуждалась в течение всего этого периода из-за организованной Англией блокады», а в Советский Союз «поставляет промышленные изделия, в том числе и предметы вооружения, что является достаточно существенным в нынешней отравленной мировой атмосфере»{438}.

В мае 1940 года, после начала масштабного вторжения Германии в европейские страны, Риббентроп доверительно сообщил Шкварцеву, «что у него на складе имеется большое количество документов, добытых в Польше и Норвегии, которые интересны для СССР». Министр разъяснил, что «они свидетельствуют с большой убедительностью о планах и закулисной работе некоторых дипломатов, направленной к тому, чтобы столкнуть СССР с Германией. Только лишь благодаря проницательности Сталина и Гитлера удалось сорвать эти планы…»{439}

Полпред с удовольствием выслушал столь льстивое замечание и сказал, «что это большое счастье, когда два великих народа живут в мире и дружбе»{440}. О чем и сообщил в Москву.

Шкварцев не забывал информировать Центр о любезностях Риббентропа. Министр «интересовался есть ли в полпредстве газоубежище[53] и приглашал меня в случае особо сильных налетов на Берлин в свое бомбоубежище, которое должно быть готово через 10 дней»{441}. Заодно приводил слова министра о бесперспективности британских воздушных бомбардировок Берлина. «Говорил также о том, что англичане вряд ли смогут еще продолжительное время совершать налеты на Берлин. Погода им не благоприятствует. Кроме того, дела в Лондоне обстоят очень плохо. Ни в одном доме нет целых стекол»{442}.

Ненавязчивое напоминание советскому руководству, что нужно держаться стороны Германии, а не ее противников.