Читаем Вернадский. Дневники 1917-1921. полностью

Работал над жив[ым] вещ[еством]. Читал биографию Торо, написанную Чаннингом. Вчера кончил Мора Academie des Sc[iences]. Сегодня Ком[иссия] но делам Акад[емии]. Нудная история с помещением пансиона Левашова и невозможной бабьей политикой Спекторского. С деньгами тянут неделями, обещают и ведут ненужную канитель. Можно сказать одно,— что т о , что теперь управляет, столь же неспособно управлять как при Раде, гетмане, большевиках и, может быть, будет так же недолговечно.

Утром в унив[ерситетской] библиотеке. Была Ек. Ив. Шиловцова, Караваев, желающий уехать и изнывающий от тяжелых условий жизни.

Известие о смерти Кизеветтера – убит16. Кровавая и позорная русская социалистическая революция.

Передо мной иногда мелькает старое и московские переживания и мысли, как что-то хорошее и далекое. Но то, чего тогда хотел, теперь вдруг оказались чуждым и чудищем.

Тяжела мысль о Ниночке. Все хотят уехать – в Крым. А вчера Демченко указывает, что в Крыму начались систематические грабежи татарами и оттуда начинается бегство.

Что может быть в Киеве после ДА? Надо взять в руки и себя и опять вести жизнь не на Петроград? Строить работу здесь, на юге? Ni и в <мышах>. А Со и Ni во мхах очень ясны.

27.Х/[9.ХI.1]919. Воскр[есенье]

Сегодня целый день занимался – никто почти не мешал и я никуда не хотел идти.

Работал над живым веществом. Иногда мне кажется, что вся эта работа очень мало дает в результатах и что я не справляюсь с тем ее размахом, какой даю в ней. Нахожу новые и новые пропуски и убеждаюсь в ошибочной оценке сделанного до меня. Ищу корней своим мыслям и постоянно их находишь – иногда совершенно неожиданно. Сколько моих мыслей действительно моих? Сколько их возникло из фактов или из чтения? Сколько из них воспоминаний прочитанного или услышанного, отзвучащего иначе, чем у других в моей душе.

И сейчас для идеи о количественном постоянстве жизни я все нахожу новых и новых предшественников. Можно дать связную картину людей, подходивших к этой идее 17. А еще не так давно мне казалось, что нет почти следов этой идеи в прошлом, и это мнение было для меня мерилом того, что я далеко не охватил сделанного до меня. Нет истории этой идеи? Никто не проводил ее последовательно? Оказывала она то влияние на человеческую мысль, какое мне в ней видится? Сейчас Бюффон – фон Бэр – Флуранс – Агассис – Ф. Гартман – Прейер и, вероятно, многие другие. Прейера я, наверно, раньше читал. Находишь все новые и новые недостатки в своем знании и изложении.

Эти дни немного больше читаю. Но холодно, 3 —4°R в комнатах, и я только ем и сплю дома, а спасаюсь в Академии. И здесь сегодня холодно. Читал вчера Сюлли Прюдона – прелестное стихотворение La forme. Потуги глубокой мысли. И, возможно, построение целого миропонимания. Вечером читал Лассвица – Фехнера. Сегодня Чаннинга? Торо и Гартмана Das Unbew[usste] v[оm Standpunkt der Physiologie und des Cendpnztheorie] 18. Г[артмана] меня давно убеждал прочесть Мих. Ив. Петрункевич, умный человек, одно время занимавшийся и очень серьезно философией – потом бросивший, ушедший в жизнь. Как мудрец, убедившийся в недостатке своих сил? Или в тщете всего, кроме чувства? Нахожу здесь в его работе мысли.

2/[15].ХI Акад[емия] н[аук], Владимир[ская], 56

Холодно на воздухе. Вьюга. У меня в комнате в Академии, куда я переехал из-за холода (на Тарасовской 2—3oС), тепло и можно заниматься.

Настроение кругом тяжелое и тревожное. Становится все хуже жить. Кто может, уезжает или увозит семьи из Киева. Не верит ни прочности положения, ни добровольцам...

Мне кажется, однако, начинает подымать голову обыватель? Или это только так кажется. Сегодня в «Киев[ской] м[ысли]» статьи о возможном голоде в будущем году в связи с выступлением Анциферова в Харькове. За мнoro времени это первое проявление общей работы разных городов. Жизнь совсем распылилась.

Работаю над живым веществом. Читал Максуэлля – вернее, перечитывал его глубокие статьи об атомах, молекулах, притяжении. Удивительно ясная мысль и блестящая аргументация. Необычная для нас аргументация и в смысле признания личного Строителя Мира Божества. Один аргумент М[аксуэлля] отпал за эти десятки лет: связанный с созданием материи из «ничего». Для нас теперь зарождение (и распадение) материи допустимо и без необходимости признания Божества. Одно из исходных положений – тождественность массы и размеров атомов тоже поколеблено.

Утром заседание ком[иссии]. Распределяли 250 тыс. рублей, отпущенных Советом при Главк[оме]. В «Киевлянине» написано на ликвидацию Укр[аинской] Ак[адемии] н[аук]19. От Спекторского двусмысленная бумага, проникнутая недоверием. На словах он В. Кистяковскому говорил другое. Можно ли ему верить? Я начинаю очень сомневаться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное